Чертобой. Свой среди чужих

Только она сама знала, чего стоило это видимое спокойствие. Сегодня в первый раз рубила человека, пусть не насмерть, но… До сих пор тошнота подкатывает к горлу и появляется предательская дрожь в коленках. Сашка не видит и не замечает. Для него старшая сестра — воплощение уверенности и целеустремленности. Пример для подражания. Что же, пусть будет так…

Выдернула кляп и нетерпеливо притопнула:

— Ну?

Дербенев молчал, раздавленный случившимся несчастьем — его взяла в плен женщина. Даже еще девочка — он вполне успел разглядеть окончательно не сформировавшуюся фигуру. И длинную косу с заплетенной жемчужной нитью. Жемчуг… плевелы диавольские…

Кровоточащие губы выдохнули:

— Не заключай с демонами союза — полонен будешь, и не твори им добро. Они добро не приемлют, почитая сие за слабость твою, ибо сами добра не ищут. И не должен перед ними клонить чело, унижаться и оправдываться — они суть волцы хищные.

Чеканные слова из книги, всплывшие в памяти, оказались не поняты Саньком — парнишке вдруг показалось донельзя обидным, что какой-то мужик обзывается демонами и волками. Ну и что, что гораздо старше? Отец с Андреем тоже взрослые, а таких обидных слов себе не позволяют. Затыльник приклада влетел в выплевывающий проклятья рот, опрокинул Дербенева на спину, заставил подавиться кровью пополам с обломками зубов.

— Злой ты, Саня. — Старшая сестра покачала головой. — Утром таким еще не был.

— Утром меня не убивали. И был дом, в котором мама…

Лена молча отвернулась — возразить нечего. И не хочется возражать. Сегодня жизнь перевернулась второй раз, но все так же с ног на голову. Ладно, не привыкать… Лишь бы осталась жива мама. Да с мальчишками ничего не случилось.

— Санек, время! У нас нет времени.

Парнишка сосредоточился, несолидно шмыгнул носом и улыбнулся:

— Еще часа полтора продержат. Я дополнительно два десятка туда послал.

— Ты что, ими управляешь?

— Да. А что такого? Ты разве нет?

— С какой стати? Я же не зверь.

— Ну-у-у… — протянул Саня и покосился на отрубленную руку пленника. — Все мы в какой-то степени…

— А без философии?

— Звери мы, кровожадные и хищные звери. Вот только в отличие от них можем и о друзьях позаботиться. — Парнишка пинками перевернул Дербенева на живот и, достав нож, распорол ему сзади штаны. — Вася, поразвлечься не желаешь?

«В каком смысле?»

— Трахни дяденьку.

«А-а-а… — И без того большие глаза Василия стали еще больше и круглее. — Это обязательно?»

«Не ломай игру, — мысленно попросила Лена. — Изображай возбуждение и сладострастие. А тебе, Сашка, должно быть стыдно».

«За что?»

«Я в твоем возрасте и слов-то таких не знала».

«На войне быстро взрослеют».

И уже вслух:

— Ну как, Вася, нравится?

Дербенев, не слышавший мысленного разговора, извивался, как лягушка на столе студента-медика, пытаясь перевернуться и прижать уязвимое место к земле. А когда туда уперлись холодные стволы ружья, открыл рот, чтобы заорать.

— Молчи! — Санек наступил пленнику ногой на затылок. — Или говори, но тихо и разборчиво. Понял? Если да, то кивни.

В ответ — энергичное мотание головой. Скорее даже — крупная дрожь. Соглашается?

— Ну, рассказывай.

Станислав Вениаминович говорил долго, минут пятнадцать. Мог бы и больше, но попытки жаловаться на несчастную жизнь безжалостно пресекались болезненными тычками в ребра. Да еще Васька, старательно изображающий сексуальную озабоченность, очень способствовал красноречию, почти что словесному поносу. Какое дело до сохранения чужих тайн, когда вопрос стоит о целостности собственной задницы?!

Павловское княжество решило расширяться. Не территориально (пустующих земель и так было в избытке), а численно. Разведчики давно положили глаз на бесхозное население в Грудцино, Дуброво и еще двух деревнях на другой стороне Оки. Столько народу, не окруженного отеческой заботой, прозябающего и погибающего без мудрого и чуткого руководства — непорядок. А желание или мнение будущих подданных — дело третье. Кто же его спрашивать-то будет, это мнение? И у кого? Народ, как известно, обязан безмолвствовать.

Нападение провели одновременно на все четыре деревни. И в каждой был свой человек, в нужный момент встретивший, открывший ворота, указавший людей, способных оказать и организовать сопротивление. В Дуброво таким оказался пацифист Малов-старший и примкнувшая к нему пара убежденных последователей учения о гектаре земли, недовольных слишком жестким руководством Чертобоев. То, что они не лезли во внутреннюю политику и жизнь поселения, не принималось во внимание. Все равно виноваты — самим фактом своего существования.