Чертог фантазии. Новеллы

— Любезнейшие господа! — воскликнул он, отпрянув от возвышенного поэта, который ловил его за пуговицу. — Умоляю вас, занимайтесь своими делами, а о моих я сам позабочусь! По-моему, я ничем вам не буду обязан — разве что государственными долгами и прочими помехами и препонами, физическими и нравственными, которые мне будет вовсе не так уж легко устранить с пути. Что же до ваших стихов, то, пожалуйста, читайте их своим современникам. Имена ваши мне так же неведомы, как ваши лица; а если иногда и не совсем так, то позвольте шепнуть вам на ухо, что равнодушная, оледенелая память, какую одно поколение хранит о другом, — жалкое воздаяние за растраченную жизнь. Но если уж вам так хочется стать мне известными, то самый надежный, а пожалуй что и единственный способ этого достигнуть — жить своей жизнью по правде и по совести, и если это у вас как следует получится, то вы будете жить и в потомстве!

— Какая чушь, — пробормотал Исконный Старожил, который как человек прошлого был обижен, что на него больше не обращают внимания, целиком устремившись в будущее, — сущая чушь, зачем это надо — впустую помышлять о том, что еще только будет!

Чтобы развлечь гостей, довольно-таки смущенных этим маленьким происшествием, Мечтатель повел их по замку, внимая похвалам своему вкусу и великолепному убранству покоев. Один из них заполнял лунный свет, но вовсе не из окон; здесь было собрано разлитое по земле сияние летней ночи во всей своей прелести, сокрытой от смеженных сном глаз. Собирали его сильфиды; было тут и сверканье широкой озерной глади, и серебряный отблеск речных излучин, и переливчатые отблески колеблемых ветром ветвей — и все это слито воедино в одном просторном покое. У стен, густо выбеленных мягким лунным светом, стояло множество идеальных статуй — изначальных замыслов великих созданий древнего и нового искусства, еще не вполне явленных из мрамора. Ибо неверно, будто чистые идеи бессмертных творений исчезают из мира: надо лишь выяснить их местопребывание, чтобы завладеть ими. В нишах другого огромного зала располагалась превосходная библиотека, бесценнейшее собрание, состоявшее не из подлинных книг, а из сочинений, которые авторы лишь замыслили, но не улучили времени написать. Здесь были, к примеру, недостающие рассказы Кентерберийских пилигримов Чосера, недописанные песни «Королевы фей»[98], законченная «Кристабель»[99] Кольриджа и цельный эпос о короле Артуре, задуманный Драйденом[100]. Полки были забиты: ибо можно смело утверждать, что каждый автор замыслил и вообразил куда больше произведений, чем вышло из-под его пера, и ненаписанные гораздо лучше написанных. Хранились здесь и невоплощенные замыслы юных поэтов, которых мощь собственного гения сгубила прежде, нежели с их губ успел сорваться хоть какой-нибудь вдохновенный лепет.

Когда достопримечательности библиотеки и музея скульптур были представлены Исконному Старожилу, тот, по-видимому, смутился до крайности и воскликнул взволнованней прежнего, что сколько помнит себя, не слыхивал о подобных вещах и, более того, вовсе даже не понимает, как такое возможно.

— Похоже, в голове у меня, — заметил старый добряк, — раньше было больше ясности. Вы-то народ молодой, вам все это, видать, нипочем. А меня уж увольте.

— И меня, — пробормотал Старина Гарри. Тут ногу сломит сам… гм!

По возможности оставив без внимания эти отзывы, Мечтатель повел общество в другой великолепный зал, где колоннами служили плотные снопы солнечных лучей, небесные даяния раннего утреннего часа. Они вполне сохраняли свой живой блеск, и зал был наполнен сияньем невообразимо светлым, но не слепящим, а ласкающим глаз и отрадным. Окна были искусно драпированы занавесями из многоцветных заревых облаков, напоенных девственным светом; они свисали пышными складками от потолка до полу. Вдобавок весь зал был усеян фрагментами радуг, и гости с изумлением видели головы друг друга, изукрашенные семью первичными цветами, или же, если им это нравилось — а кому не понравится? — сами хватали радугу и приобщали ее к своему одеянию. Но рассветное сияние и скрещенья радуг были всего лишь намеком и предвестием подлинных чудес этого покоя. Воздействием, сродным волшебству, однако же совершенно естественным, в чертоге утреннего света открыты возможности и запасы счастья, недоступные людям в дольнем мире. И уж само собой понятно, что этих открытий с лихвой хватит, чтобы обеспечить не только приятный вечер, но и счастливую жизнь всем, кого вместит просторный и пышный чертог. Казалось, все они помолодели; к тому же образчик и пресловутый пример невинности, Нерожденный Младенец порхал среди них туда-сюда, заражая своим безмятежным весельем блаженных созерцателей его резвых танцев.

— А теперь, досточтимые друзья, — возгласил Мечтатель, прерывая их услады, — прошу всех пожаловать в банкетный зал, где вас ожидает легкая трапеза.