Когда она открыла глаза, на мир уже опускались сумерки. Свет от солнца уже стал оранжевого света. Вдоль деревьев гулял свежий вечерний ветерок, и спасал только костёр, разожжённый, по-видимому, её малумом. На небе уже появлялись особо яркие звёзды.
Но всё это стало не важно, стоило ей вспомнить последние новости.
Те неожиданной вспышкой озарили сознание, заставив увидеть всё произошедшее, все картины и кадры того, что случилось за несколько секунд. Она сидела с широко раскрытыми глазами, словно смотря какой-то шокирующий скоротечный фильм и вспоминая сегодняшний день.
В душу тут же пробралось неприятное, щемящее сердце чувство, схожее с грустью, но усиленное во много раз. Оно сковывало всё внутри её груди, пробираясь до самого сердца и пронизывая его иглами, наполняя болью. Казалось, что теперь для неё не будет слова «завтра» или «радость». Будто всё счастье откачали из мира вместе с той новостью. Будет только боль, страдание и бесконечная серость.
Миланье с тоской почувствовала, что ей и не нужно ни радости, ни счастья. Ей даже не нужно жизни, если уж на то пошло — просто-напросто не хочется жить. Хочется просто лечь прямо здесь и умереть, больше никогда не просыпаться и не открывать глаза. Забыться в той тьме, в которой она сама недавно была, где эти все чувства уже не будут тревожить её. И если бы её убили прямо сейчас, Миланье бы даже не расстроилась.
Она даже без энтузиазма призналась в том, что частичкой своей души этого желала.
Перед глазами пронеслись воспоминания о её матери и сёстрах. О том, как её наказывали, как она иногда ругалась, а с сёстрами даже дралась. Но это не вызывало обиды, скорее наполняло грудь каким-то теплом, которое… через пару секунд отдавалось страшной душевной болью, стоило просто вспомнить, что больше их она не увидит. Никто её уже не отругает и не накажет, не обнимет и не скажет, что любит.
Про хорошие воспоминания, наполненные радостью и счастьем, она даже не вспоминала. Память милосердно не стала подкидывать ей эти воспоминания, напомнив, что больше этого она никогда не увидит. Зато сразу вспомнила, что она успела наговорить им за всё это время. Вспомнила, как однажды сказала матери, что ненавидит её, а сёстрам, что не будет грустить, если они потеряются в лесу и больше не вернутся.
Знают ли они, что она сказала это из-за злости и вредности? Или они действительно думали, что она их ненавидит так сильно? Сказала ли она тогда, что это всё ложь? Что ей стыдно за сказанное и что она их очень любит? Любит так сильно, что предпочла бы сама потеряться в лесу и умереть там с голоду. Попросила ли она у них за это прощения и простили ли они её?
Но…
Воспоминание того, как она попрощалась со своими сёстрами, резануло сердце. Истерика, скандалы, разбитая картина их семьи… И теперь ей придётся жить с тем, что она там устроила. И некому больше сказать, как же она раскаивается. Некому сказать, что она их любит.
Миланье плакала. Тихо и молча — слёзы сбегали по её щекам, а она не издала ни звука.
— Держи, шоколад поднимает настроение, — его низкий голос раздался откуда-то сбоку.
Миланье нехотя повернула голову к протянутой сладкой штуке, которой он угощал её до этого, но желания брать её не было никакого.
— Я не хочу… — тихо сказала она.
— Хочешь. Просто не знаешь, чего хочешь. Бери, пока я её тебе в рот силой не затолкал, — безапелляционно сказал он, и Миланье нехотя протянула руку.
Взяла, покрутила в руках, откусила. Сладость мгновенно наполнила рот и даже немного свела челюсть. Было действительно вкусно, но от этого стало ещё грустнее. Слёз стало ещё больше, как и соплей в носу.
— Прости… — тихо сказала она. — Я… не хотела делать тебе больно. Просто моя…
— Я понял, — перебил он. — Можешь не озвучивать, а то опять расплачешься.
— Моя мать и сёстры… — она сделала глубокий вдох, чувствуя, как дрожит не только её голос, но и всё её тело. — Жарки сказала, что они погибли. Город был уничтожен, и никто не выбрался.
— Но кто-то же об этом рассказал, верно? Может кто и выбрался, — пожал он плечами. — Слухи.
Миланье откусила ещё кусочек.
— Но такие вести просто так не появляются, — покачала она головой, роняя слёзы. — Никто не станет говорить просто так, что великий демон погиб и что город пал. Такие новости… они… не появляются из слухов… И я… и ты… я…
— Закричала, а я убил не того демона, я понял, — кивнул Кент.
Он был иного мнения по поводу слухов, хотя отчасти был согласен с Миланье — такие слухи не возникают на ровном месте. Если говорят, что целый город уничтожен, значит, так оно и есть. А учитывая их войска, то тем более. А про смерть этих великих демонов… Кент тоже почему-то не сомневался. Если их войска нападали, то нападали наверняка.
— Просто… я же их больше никогда не увижу? — подняла она взгляд на него, спросив дрожащим голосом, полным слёз.
— Их? Нет, — покачал он головой.