Да, Кент знал, о чём говорит. Он знал, чего надо бояться и остерегаться. Для солдат гнёзда были местом страшным, жутким и очень опасным. Те, кто прочувствовал это на собственной шкуре, уже никогда этого не забывали. Те, кому подобный опыт переживать не приходилось, видели страх в глазах более опытных товарищей. Животный ужас, который пронизывал прошедших подобное, как рентгеновские лучи.
Миланье это было чуждо. Кент видел это. Она была умна, хитра и догадлива. Она обладала целеустремлённостью и храбростью, порой безрассудной. Но у неё не было опыта, который решал всё. Она не понимала иногда самых простых вещей, потому что с ними ни разу не сталкивалась, живя в замке, как в клетке. К этому относились многие аспекты жизни, и один из них — отношения людей и демонов.
Книги книгами, однако она не понимала, что ненависть друг к другу всегда лежит куда глубже, чем просто «ты мой враг». Не понимала, что прости — это не то, чего желают что одни, что другие. После всего насилия, потерянных любимых и близких, сломанных судеб и потерянных жизней одними словами не обойдёшься.
Потому объяснить ей, что появляться на ночь глядя что около лекаря, что в деревне — не очень хорошая затея, никак не получалось.
Спор был выше гор, однако подзатыльники и ругань сделали своё дело — Миланье обиженно приняла его точку зрения, и ей ничего не оставалось, кроме как ждать утра. Естественно, дело было не в том, что он её рогами к ветке прибил, совершенно нет. К тому же, перед сном он снял её.
А на утро они выдвинулись в путь.
Лес здесь всё больше и больше становился густым. Он всё больше и больше напоминал те, где располагались опорные базы и линии фронта у людей. По крайней мере, Кент на это надеялся. Однако никак не мог взять в толк, каким образом их так далеко закинуло? Неужто течение той реки вынесло их к чёрту на куличики?
— О чём думаешь, Кент? — Миланье лениво постукивала пальчиками по каске одной рукой, на другую облокотившись.
Она скучала. Однообразный утренний лес, скудный на что-то интересное, и однообразная дорога. Это никак не способствовало её хорошему настроению. К тому же, обида не позволяла ей слишком много разговаривать с невоспитанным хамом. Оттого страдала Миланье не по-детски, наказывая саму себя, а не Кента, который наслаждался тишиной.
— Думаю, что пока ты молчала, это было лучшее время за всё наше путешествие, — его низкий голос действовал на неё как-то успокаивающе. Возможно, потому что он показывал, что Миланье ещё жива.
— Грубиян ты, Кент, — вздохнула она. — А мог бы быть таким слугой хорошим. Я бы тебя кормила, баловала, служил бы мне.
— Почему я чувствую себя после этих слов собакой? — поморщился он недовольно.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Но скажи, у тебя есть суженая?
— Хочешь в кандидатки?
— Да конечно, — рассмеялась она. — В кандидатки! Ну скажешь тоже! Я же высший демон, а ты малум. Боюсь, что это невозможно.
— Слава богу, — выдохнул он облегчённо. — Ты сейчас меня реально успокоила. А то я уже начал волноваться. Меньше всего хочу видеть среди них такую доставучую личность.
— Эй! — её костяшки гулко стукнули по шлему. — Чтоб ты знал, это огромная честь! И если я захочу, то могу стать твоей невестой! И никуда ты не денешься!
— Сдохну, — ответил Кент. — Вот куда я денусь.
— Ты не отвечаешь на вопрос! Есть у тебя суженая?!
— Не буду отвечать. Отвали, Миланье, мы уже почти пришли.
— К деревне? — оживилась она, слегка вытянувшись.
— К повороту направо, идиотка. Ты сама говорила, что хочешь попасть к лекарю.
— Грубиян! Кент, ты грубиян и невоспитанный малум, которого выпороть мало.
— Умолкни, мелкая, — шикнул он на неё. — Мы уже подходим.
В последнее слишком спокойное время Кент чувствовал, что начинает терять бдительность. Причина этого сейчас сидела на его шее и била по груди пятками, злобно мыча.
То, что отходило от дороги в две колеи, было сложно назвать даже тропой. Кент заметил поворот лишь потому, что знал о том и увидел какие-то надписи на досках. И уже после смог разглядеть едва видимый след на траве — примятые или раздвинутые в разные стороны поросли всевозможного местного сорняка.
Казалось, что лекарь, будь то демон или демонесса, больше всего не хочет, чтоб его кто-то заметил или вообще трогал. Иначе объяснить такую незаметность он не мог.
— Сейчас веди себя потише, — прогудел он. — Хер знает, что там за лекарь.
— А ты руку от своей убивающей штуки убери. Я чувствую, как ты к ней потянулся.
— Если нас начнёт жрать…
— Какой же ты сложный, малум… — выдохнула Миланье. — Никто тебя есть не собирается.
— Типа не ты ли сама сожрать меня хотела?
— Не съесть, а понадкусывать! — возмутилась чистосердечно Миланье. Что-что, а ложных обвинений в свой адрес она терпеть не собиралась. — Мы, конечно, едим малумов, но это не значит, что, завидев такового, сразу же бросаемся его кушать!
— А выглядит именно так.
— Мало ли как выглядит!
— Всё, заткнулась, — рыкнул он низко и двинулся по едва заметной тропе глубже в лес.