Чертополох. Философия живописи

В истории искусств существуют примеры двух художников (оба католики, кстати), уничтоживших свои произведения, поскольку произведения эти не могли выразить то, что должны были. Сандро Боттичелли сжег на флорентийской площади в «костре суеты» (так сжигали предметы роскоши под влиянием проповедей Савонаролы) свои картины, а в 1947 году Жорж Руо в присутствии нотариуса сжег триста пятнадцать картин из своих семисот; сжег по причине того, что не считал их достойными замысла. (Сравните это, скажем, с маневром Дали, подписывавшего чистые листы, с тем чтобы его потомки могли впечатывать туда в будущем оттиски офортов – и продавать.)

Жорж Руо находился под влиянием текстов Жака Маритена, католического философа, сыгравшего роль, пусть не буквально, но в интенции Джироламо Савонаролы в XX веке: он оживил веру и духовную ответственность художника. В отличие от неистового доминиканца, Маритен был человеком уравновешенным, но влиял на художников (помимо Руо в орбите его влияния находился, например, Шагал) чрезвычайно. В частности, Маритен разводил понятия «антропоцентризма» и подлинного гуманизма.

Внутри текстов Маритена противоречия между гуманизмом и верой в Бога (того противоречия, о которое, как правило, спотыкаются неофиты) нет. Маритен – и это было то свойство его рассуждений, которое, думаю, пленило Руо, – считал, что искусство способно буквально преобразовывать тварный мир, причем преобразовывать его сейчас, давать облегчение страждущим. Картина – это то, что утешает, то, что гладит душу, врачует рану. «Душу новородит, именинит тело», как сказал бы Маяковский, еще один христианский социалист.

Руо не хотел писать красивых картин, упорно не хотел создавать «красоту», он шарахался от купеческой похвалы. Он не желал создавать красоту, но писать прекрасное хотел всегда. Вот это мерцание из тьмы было для него тем слабым вкладом в веру, на который он отваживался. Большего, увы, он не мог. Я не уверен, что Руо решил вопрос веры в искусстве, но он попытался. Он твердил долгую молитву, повторял усердно простые слова. Слова эти звучат так:

Господи, пусть все люди будут равны. Не надо разделения на бедных и богатых, имущих и неимущих. Стыдно, когда один богат и жесток, а другой беден и слаб. Человеку нужно немногое: нужны защита от холода и тепло близких, нужно, чтобы дети были защищены и старики согреты. Не позволь обидеть слабого, Господи. Вразуми жестоких правителей, усмири алчных и покарай кровопийцу. Остальное мы приобретем трудом, Господи. Но ты только проследи, чтобы отныне никто не был обманут лживой проповедью превосходства одного человека над другим и чтобы никто не допустил унижения другого. Пусть имя твое светит всегда из тьмы, Господи. А я уж постою, сколько хватит сил, и подержу эту свечу.

Люсьен Фройд

1

Закономерно, что пятисотлетняя история масляной живописи завершается мастером, образы которого по внешним параметрам очень напоминают микеланджеловские.

В центре искусства Микеланджело Буонарроти стоял человек, и в центре искусства Люсьена Фройда тоже находится человек.

Все свои холсты Фройд посвятил изображению нагой человеческой фигуры. Причем обнаженность человека – практически обязательное условие для того, чтобы персонаж попал на картину Люсьена Фройда. Существуют несколько портретов людей в одежде кисти Фройда, но это исключения из правила. Герои холстов не всегда профессиональные натурщики (точнее сказать, люди, которых художник превратил в профессиональных натурщиков, как он сделал это с социальным работником Ли Боури); чаще всего – это люди светские, которые привыкли прятать свое тело под смокингами и дорогими платьями и которым пришлось раздеться.