Чертополох и золотая пряжа

— Добро, — Гарольд взял кусок кабана и, погруженный в свои мысли, положил его в рот. Вкус был странный. Ни одна свинина, будь то дикая или домашняя, не походила на это. Нежное мясо буквально таяло во рту, оставляя на языке едва заметную горечь. При этом Гарольда посетило нестерпимое желание выплюнуть его и прочистить рот крепким вином.

«Не может быть дикий кабан таким нежным, каким бы искусным ни был повар. Заморочили проклятые сиды!.. Посмотрим, как они заговорят, когда на их холмах не останется ни единой травинки. Тогда, быть может, она сама придет в мои объятья». Шею запекло, король провел по ней рукой. Под пальцами четко нащупался выпуклый шрам. Гарольд, холодея от ужаса, опустил глаза на свой живот и едва удержал кубок в дрогнувших пальцах. На боку белел криво заросший рубец от кабаньего клыка. Король сглотнул и поднял хмурый взгляд на лесничего.

— Эрл Гарен, я бы хотел, чтобы вы начали полную вырубку Бернамского леса. В первую очередь - со стороны Бренмара. Город вокруг растет. Людям нужны пашни и пастбища.

— Но, Гарольд! – королева всплеснула руками, от чего брызги полетели во все стороны. — Мы с тобой не обсуждали это! Такой серьезный шаг, все нужно хорошо обдумать.

— Вот и обдумайте, матушка. Не зря же ваши высокие лэрды брэ просиживают в зале совета.

Королева гневно взглянула на сына. Его неуместное своеволие злило. И ведь понятно, откуда рога растут. Спакона и ее глупое предсказание о конце правления. Заморочила юнцу голову шарлатанка! Ведь и так понятно, что никакая магия холмов не может оживить обычные деревья и привести их под стены замка, а священные все вырублены. Сиды слабы и разрозненны.

Гинерва полагала, что хорошая охота проветрит голову сына от лишних мыслей, но не тут-то было. Однако спорить с правителем при вассалах она не стала, лишь скривила губы в пародии на улыбку и произнесла:

— Сын мой, оставь серьезные дела до утра и отдайся магии праздника. Сегодня к нам прибыл скальд Льюис Молчун. Он не успел на вчерашний пир и Самхейн провел вне домашнего огня.

Гарольд удивленно вскинул брови и подозвал скальда поближе. Даже в скудном свете было видно, что человек совершенно сед и болезненно бледен. В руках он сжимал тальхарпу[1].

— Здрав будь, Льюис мак Дьюол! – пробасил король, заставляя воду в бадьях подняться волной.

— И ты живи во здравии сотни лет, правитель Альбы, — едва слышно прошелестел скальд.

По залу прошлись редкие смешки. Не каждый день встретишь песнопевца, которого мыши под полом перекричат. Но короля, кажется, ничего не смущало.

— Скажи, не ты ли был со мной в прошлом году, в походе, когда восстали южные земли?

— Да, ваше величество, — голос скальда был все так же тих и невзрачен.

— Помнится мне, тогда твои волосы были цвета летней пшеницы.

— Верно, сир, но все поменялось вчера после захода солнца. Я не успел вернуться домой и не был впущен ни в одно жилище. Всякий страшился открыть даже ставни, ибо сиды в эту ночь покидают холмы. Но не мне бояться волшебного народа, ведь я играл в их подземных залах семь дней, а когда закончился славный пир и меня с дарами отправили наверх, то оказалось, что прошло семь долгих лет. Увы в этот раз удача отвернулась от меня, ибо перешел я путь Нукелави. Именно взгляд его огненных глаз и высеребрил мои волосы.

— Расскажешь? – Король протянул скальду свой личный кубок с пряным вином. Скальд принял его, поклонился и тихо-тихо произнес:

— Вы ж знаете, сир, что говорить я не мастер. А потому единственный из скальдов ношу имя Льюис Молчун, но если ваша милость будет не против, то я могу спеть гальдр, и вы увидите все своими глазами.

Купальня дружно загудела. Гальдр – магия вис – была самой удивительной из всех известных. Умелый скальд мог сдвинуть горы, заговорить раны, вдохновить воинов на бой или проклясть великого героя. А еще скальды могли петь так, что все слушавшие видели происходящее как наяву.

— Что ж, Льюис сын Дьюола, покажи нам свою встречу с Наклави! – позволил король.

Скальду принесли небольшую скамью. Певец сел, положил тальхарпу на колени, провел пару раз смычком по струнам, подтянул колки и заиграл. Громкий, звучный голос разлетелся во все стороны, ударил о каменные стены и вернулся живыми картинами.

— Богами отверженный выходец бездны,

На дне морском прозябал Нукелави,

Изгнанный собственноручно

Мужем храбрейшим из ныне живущих,

Старшим по крови детей королевских.

Не чуя участи страшной, я ночью Самхейна

Домой торопился. Дорогой короткой

Вдоль берега моря мой путь пролегал.

Вдруг кожи лишенный, демон смрадный

Восстал из земли кораблей.

Я в жизни не видел чудовища злее,

Чем жуткий наездник, примерзший к коню.

Короны морей копытами топча,

Вздымая соленую воду,

Он рвался, копье опустив.

Страхом ведомый, бежал я от смерти.

Подарком богов блеснул в лунном свете ручей.

Его пересек и рухнул на землю,

Слушая бурное ржанье коня,