Чертов ангел

Антон лежал на животе, мелкая паразитка не обманула. По белоснежной простыне растеклось отвратительное кровавое пятно. Я задержала дыхание и стараясь не дышать взяла в руки бутылку с остатками виски. Подумала и сделала приличный глоток из нее. В голове зашумело, когда огненная вода камнем упала в пустой желудок. Стало весело и не так страшно. Я перевернула остатки пойла на рваную рану, ожидая очередного крика боли, но Погодский даже не шелохнулся. Вот тут мне стало страшно до одури. Прислушалась. Вроде дышит, правда слабо и хрипло, но тем не менее. Взяла ватный тампон, и начала очищать кожу возле раны. Под слоем запекшейся крови я обнаружила татуировки и хихикнула. Крыло ангела, пробиоте пулей Аллесгута, прямо посредине. Жаль, слишком искусен был мастер. Татуировка словно сошла с полотен великого живописца. Тонко прописанные линии, жаль даже портить такую красоту. Но Соня права — мужика надо спасать. И придется идти на жертвы. Я вставила в игольное ушко капроновую нить, и принялась за шитье.

— Ты не носок же штопаешь, — хихикнули у меня за спиной. Да боже мой, я чуть в джинсы не наложила от испуга.

— Прекраити так подкрадываться, — гаркнула я, так, что аж Синоптик зашевелился, — Меня удар хватит, и тогда что?

Малышка не ответила. Не услышала она ничего, хотя подозрения стали закрадываться у меня лично, что Сонечка слышит, но только то, что ей выгодно.

— Антибиотик уколи не забудь, — приказало небесное создание, со знанием дела рассматривая дело рук моих. — А потом иди поешь. А то твой желудок слышно наверное даже в сельсовете.

— А что, сельсоветы еще существуют? — ошарашенно спросила я. Девчонка опять мой вопрос проигнорировала. Пошла в кухню, напевая песенку «У девочки Сони теперь есть подружка. Она не котенок она не игрушка. Она иностранка. она интуристка. Она обезьянка по кличке «Анфиска»

Вот честно, я обожаю историю написанную великим Эдуардом Успенским. И автор этот у меня вызывает уважение и пиетет. Но песню из мультика про обезьянку я ненавижу с детства. Ее мне не пел только ленивый, варьировалось лишь имя хозяйки милой мартышки. Даже Шмойлов постоянно напевал вариацию задорной мультяшной песни. Сейчас мне хотелось вскочить, и надавать мелкой нахалке по шее.

— Анфискаааааа, Анфискааааа. Анфиииииска, — надрывалась в кухне девочка, пахло чем то очень аппетитным. Тушеными овощами, жареным мясом и кофе. Я принюхивалась, словно овчарка, делая последнии стежки на моем пациенте, и думала о своей незавидной участи.

— Мне тоже иногда хочется ее прибить, — услышала я слабый голос, который вывел меня из тяжелых мыслей. — Ты совсем не похожа на обезьянку.

— А ты умеешь успокоить и поддержать, просто настоящий джентельмен, — хмыкнула я, беря в руки шприц. Погодский побледнел еще больше. Надо же, а наш мачо боится уколов. Все мужики одинаковые. — Только вот я не нуждаюсь в твоих поощрениях. Уйду. Сразу как только ты сможешь ухаживать за ребенком. Не задержусь ни на минуту.

— Не глупи, Анфиса, — прохрипел Синоптик, — я тебе нужен.

— Не льсти себе, Погодский. Что может мне дать бандит, который и себя то защитить не в состоянии?

Глава 10

Мы всегда сами планируем свою жизнь. Начиная с возраста, когда думаем, что стали самостоятельными, заглядываем вперед, планируя и мечтая. И эта вот гремучая смесь предвосхищения чего — то совершенно непредсказуемого, ведет нас по жизни, постоянно ставя подножки и всячески мстя нам за нашу самонадеянность.

Мы всегда сами планируем свою жизнь — ну, мы так наивно верим в это. На самом деле, наше будущее череда случайных встреч, ошибок, бесконечного набивания болючих шишек и трепыхания в бушующем море, которое умные люди называют социумом. Сидят такие умные, ковыряют в носу, рассуждают о бренности бытия, и даже не предполагают, что есть на свете такая Анфиска Ласкина, которая вот уже пять дней сидит, что та девица в темнице, и смотрит в окно на льющий дождь, слушая бесконечную стрельбу в компьютере маленькой сокрушительницы игровых монстров.

— Знаешь, я не думал, что ты настолько слабачка, — голос Синоптика прозвучал прямо над самым моим ухом. Вот блин, у них это семейная традиция, что ли, подкрадываться к размечтавшимся красивым женщинам? Красивым, задумчиво гшлядящим на дождь, философиням. Философкам. Философшам, тьфу ты черт, идиотский феминитив.

— Зато я всегда знала, что ты придурок, — рыкнула я, в душе очень даже радуясь, что мой пациент скорее жив, чем мертв. Ну да, Антон сейчас выглядел вполне себе ничего. Вот только я не люблю настолько красивых мужиков. Я им не верю.

— Может займешься чем? Ужин например приготовишь. Это прекрасно, конечно, что ты релаксируешь. Но иногда кроме пищи духовной, хочется мяса, и желательно с салатиком. Соня еще ребенок…

Нет, ну надо же нахал. Я аж замычала коровой от такой наглости. Это что еще за стереотипы? Я кухаркой не нанималась.