Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века

— Видите вон того сеньора в красном плаще и в шляпе с белым пером? Согласитесь, кажется, будто в его тугом кошельке упрятано все золото Индий.[17] Смотрите, прежде чем занять свое место, он склонился к руке сеньоры. Видите, она протянула ему руку и направилась дальше, следом за ней неотступно следуют четыре пажа с оружием? Так вот, этот сеньор — маркиз де Москосо, фаворит вдовствующей графини де Вильяпинеда. Поговаривают, будто, прежде чем обратить свой взор на достопочтенную матрону, он просил руки дочери одного весьма богатого сеньора, но тот, по слухам, оказался весьма прижимистым и скупым… Поглядите-ка туда, вон там, у папского места, пробирается сударь, на ходу бросает пару фраз. А сейчас проходит под аркой Святого Филиппа, лицо закрывает темным плащом. Видите? За ним — слуга с фонарем в руках. Видите? Идет к алтарю.

Вы заметили, отдернул плащ, преклонил колена, приложился к образу, что сияет на его груди, заметили? Не сыщете более достойного, да и к тому же столь богатого сеньора на всей улице Кулебрас. Без сомнения, он — один из истинных отцов города. Сами поглядите, как люди тянутся к нему, всяк к нему подойдет, поклонится, поприветствует. Каждый в Севилье знает, что он — баловень фортуны. У него в сундуках золотых дукатов больше, чем у нашего короля, дона Филиппа,[18] солдат, его кораблей хватило бы на целую эскадру, и она вполне могла бы потягаться мощью и силой с самим турецким султаном.

Посмотрите-ка, видите вон там сумрачных сеньоров? Это «кавалеры двадцати четырех».[19] Смотрите, смотрите, черноволосый юноша с пылающим взором, говорят, что его никак не могут отыскать и схватить господа из «зеленого креста»,[20] и все из-за заступничества знатных мадридских вельмож… А во-о-он тот господин ходит в церковь, только чтобы послушать музыку… Нет, конечно, это вам не маэстро Перес, уж он-то даже из камня мог с первой ноты выжать слезу, кто знает, быть может, душа его до сих пор не обрела покой на том свете, мечется и горит в аду… Ах, соседка! Дело плохо, думаю, сегодня без драки не обойдется. Обожду, пока в церкви все не успокоится. Смотрю, сегодня здесь полно людей со шпагами, больше, чем простых прихожан. Поглядите-ка, люди герцога де Алкалб ушли с площади Святого Петра и двинулись по переулку Дуэний, наверное направились на Мединасидониа. Я вам ничего об этом не рассказывала?

Ага, все ясно. И те и другие уже выстроились друг напротив друга, разбились по группкам, напирают, никто уступать не хочет… Вот и все, потолкались, подрались и растворились в толпе… вон там, глядите, кавалеры, их пригласили порядок поддерживать, а их самих разогнали, им-то и досталось и от тех, и от других, тумаков надавали и друзья, и недруги… смотрите-ка, сам господин исправник, да-да, тот, что с жезлом в руке, и он тоже со всеми вместе укрылся в атриуме[21]… И после этого они говорят, что есть справедливость, где-то есть честный суд. Только для бедных…

Ох, поглядите-ка, как блещут золотые галуны и пуговицы в полумраке… Да поможет нам Господь Вседержитель! Ага, вот уже дерутся… соседка, соседка! Там… сейчас запрут ворота. Тихо! Что это? Вот так всегда: все кончилось, еще не начавшись. Ах, что за чудный блеск! Что за прелесть! Как сверкает оружие! Паланкин! О-о, сам сеньор архиепископ!

Матерь Божья, Заступница! Не успела помолиться Тебе, а Ты уже помогаешь мне… Ах! Кто бы знал, как я благодарна Пресвятой Деве! А сколько свечей я ставила по субботам, всех и не сочтешь!.. Вы только посмотрите, каков красавец святой отец, в темно-лиловой сутане, в красном берете… Да хранит его Господь, да пошлет ему долгих лет службы, уж не меньше, чем мне жизни. Если бы не он, из-за раздоров меж герцогами уже спалили бы пол-Севильи. Поглядите-ка, оба герцога — святоши! — как они ринулись к паланкину, как они льнут к предстоятелю, как целуют его руку! Только посмотрите: следуют за святым отцом, сопровождают его! Ах, какие хитрецы, как умело они втерлись в свиту святого отца! Никто бы не поверил, что эти двое, с виду друзья, полчаса назад схватились в темном переулке… Да, да. Они, голубчики! Упаси меня Господь назвать их трусами, каких только подвигов они не свершали, каких только примеров истинной храбрости не показывали они в битвах против врагов Господа нашего… Но по правде говоря, была бы на то их воля, если бы хоть пальцем шевельнули, разом бы прекратили этот долгий кровавый спор. Только представьте, никого в усобице не щадят: ни родственников, ни товарищей, ни слуг.