Чёртов мажор (СИ)

Я не хочу пропустить ни мгновения,

'Cause even when I dream of you

Потому что, даже если ты мне приснишься,

The sweetest dream will never do

Мне будет не достаточно этого сладкого сна,

I'd still miss you baby

Я всё равно буду скучать по тебе,

And I don't want to miss a thing

И не хочу пропустить ни мгновения.

Я отрыла старый “тексет”.

И он работает, паршивец!

Я иду к квартире Марка и слушаю “Aerosmith”. Я снова иду пешком, без машины, уши заткнуты наушниками и с непривычки хочется вертеть головой, как сове, потому что кажется, будто сейчас кто-нибудь набросится со спины. Я всегда обожала ходить, я не забрасываю спорт, но сейчас мне кажется, что привычная когда-то дистанция стала втрое длиннее.

Я вышла за четыре остановки от дома, чтобы просто идти. И я наслаждаюсь. На мне удобные сандалии, мне не жарко, потому что рубашка практически марлевая, а шорты возмутительно коротки. Мне не холодно, потому что всё ещё лето и всё ещё нагрет за день город. Я иду и останавливаюсь только когда вижу освещенную парковку нужного дома, и Марка сидящего на лавке.

Эту картину я наблюдала сто тысяч раз, но сейчас она странная. Я никогда не видела тридцатипятилетнего Марка на лавке во дворе, просто смотрящего в небо. Мы любили это, мы любили сидеть в тишине, уставившись в пространство, и касаться друг друга. И я поражаюсь, потому что в последний раз, когда мой муж сидел молча на улице, его плечи были уже, а волосы длиннее. Его лицо было чуть тронуто загаром и будто тоньше и моложе.

Этот Марк — взрослый мужик. Тот был — подросшим щенком, уже не мальчишкой, но еще не вот таким, как сейчас.

Я подхожу и сажусь рядом, и когда он поворачивает ко мне голову, у меня перехватывает дыхание, вытаскиваю из ушей наушники и выключаю плеер. Он улыбается, как будто влюблён и заинтригован и жаждет победить, но лицо при этом неправильно брутальное. С щетиной, с морщинками у глаз. Он неправильный, и я нервно сглатываю, опасаясь захлебнуться слюной.

— Ты меня сейчас взглядом просто сожрала, — замечает он, а потом встаёт с лавки и садится напротив меня на корточки. — Привет, — его тихое приветствие неправильно.

— Ты влюблён? — спрашиваю я, и он широко распахивает глаза, начинает смеяться, потому что не понимает, как прост для меня этот вопрос. Я для него — едва знакомая девчонка. — Сколько тебе лет? — продолжаю прощупывать почву.

— О чём ты? — смех становится настороженным. — Ты, кстати, откуда пришла? Где живёшь?

— Ты в курсе, что многое забыл? — игнорирую его, зная, что играю с огнём.

— Я знаю, что ты моя жена, — серьёзно говорит он, и моё сердце обдаёт жаром. Он знает. — И я знаю, что забыл тебя, и потому меня не тащат домой. И я знаю, что у нас не всё в норме. Ты хочешь рассказать мне об этом?

— Нет, — я качаю головой, понимая, что Марк злится.

Ему не нравится, что я нарушила правила его игры. Мне жаль. Но мне тоже страшно. Я подаюсь вперёд и понимаю, что зарылась пальцами в его волосы, и они совсем мне… незнакомы. Я хочу мягких, длинных чёрных прядей. Эти короткие и колючие. Ему и самому будто даже некомфортно, потому что он морщится, когда их ерошит. Я глажу его по голове, смотрю в его глаза, и он волнуется, а у меня всё внутри дрожит. Марк снова волнуется от того, что я касаюсь, что я рядом, что у меня ярко накрашены губы, а сквозь блузку можно угадать цвет и текстуру белья.

— Ты крутая… Всегда такой была?

— Понятия не имею… Надеюсь на это.

— Я бы очень хотел… тебя, — хрипло говорит он, и я осекаюсь. Да, вероятно, он может мне такое сказать, но у меня в голове слишком много всего намешано. Я будто рядом с незнакомцем, которого знаю наперёд, я будто из будущего. — Это нормально? Стой, стой, — раньше, чем я успеваю сказать что-то, говорит Марк. — Стой, — и оттягивает мою нижнюю губу большим пальцем. Трогать мои губы — старая привычка. Говорить “Стой, стой” — что-то из тридцать плюс. В тот период, когда секс стал тише, потому что оказалось, что он может будить не соседей, на который плевать, а людей, которых нам же и укладывать. — Мне интересно.

— Что?

— Что мне можно делать?

— То есть?

И он вместо ответа тянет меня ближе к себе, схватив за бёдра, подаётся вперёд и за секунду до того, как я представляю его губы на своих, замирает где-то у моей шеи.

— Ну, скажем так… насколько у нас всё “не очень”?

— Сильно “не очень”, — хриплю я. Его дыхание гуляет по сгибу шеи, а от моего неловкого движения ногой падает на землю сумка, и ее содержимое вываливается.

Марк отвлекается, берёт древний плеер, и уголок его губ дёргается в усмешке. Я не успеваю возразить, его пальцы распутывают в два счёта наушники, и один достаётся мне. По нажатию кнопки у нашей сцены появляется саундтрек. “Город 312” просит обернуться, потому что иначе не встать и на холодных ветрах не согреться, и от проигрыша я уже начинаю дрожать, а руки Марка чутко танцуют по коже, чтобы согреть.

— Когда я в последний раз был с тобой? — этот шёпот достигает меня сквозь ощущения.