9
Колонна, к которой принадлежал Штааль, шла одной из последних и не участвовала ни в боях при подъеме на Сен-Готард, ни в стычках при спуске у Госпенталя и Андерматта. Когда она спустилась на луга между Андерматтом и Гешененом, французов уже не было видно. Чертова долина, по слухам, находилась совсем близко отсюда. Но в местности не было решительно ничего страшного. Повеселевшие войска в ожидании фельдмаршала вольно остановились за Андрематтом слева от дороги, на скошенном лугу. Все шло хорошо, французы поспешно отступали. Особенно приятно было то, что Сен-Готардский перевал остался позади. Спускаться было и легче, и веселее, чем подниматься. Стало тепло, хоть небо не совсем прояснилось. Вокруг луга тянулись горы, но и они отсюда казались веселыми. На склонах, выстланных темно-зеленым ковром, росли деревья, снизу казавшиеся приземистыми, как снопы. Далеко наверху виднелся кое-где снег: точно кто-то нарочно наложил в углублении и плотно утоптал эти блестящие ярко-белые грядки; непонятно было, отчего они не тают.
Радостный гул пронесся по армии: слева на небе паутина разорвалась, брызнуло без тепла светом осеннее солнце. Все мгновенно преобразилось. Зеленый ковер сверкнул, скалы окрасились в золотой цвет, грядки снега зажглись, на краях порозовели. «Нет, все-таки это очень красиво, – подумал Штааль, как бы оправдываясь, и сам улыбнулся: горы нравились ему из долины. – Ну да, так всегда бывает, c’est tres humain» [396] , – сказал он себе наставительно.
Знакомый пехотный офицер подошел к Штаалю и радостно поздоровался. У офицера этого на лице было необыкновенно энергичное выражение, показывавшее, что ему все нипочем, он нытья терпеть не может и сейчас сделает все, что нужно, и даже гораздо больше. Офицеров с таким выражением было довольно много в армии Суворова; все знали, что фельдмаршал не любит немогузнаек. Этих, однако, опытный старик тоже недолюбливал и считал опасными людьми. Офицер поделился своими впечатлениями. Конечно, подъем был труден, зато теперь скоро конец. Французы бьются не худо, но штыкового удара не выдерживают. Офицер был в той передовой части, которая утром очистила Госпенталь и Андерматт, и говорил об этом бое с пренебрежительной улыбкой. Штааль тревожно спросил о Чертовом мосте.
– Сейчас, сейчас будет. Вот приедет дивный, велит двинуться вперед, мигом возьмем и Чертов мост.
– Да где же он? – спросил Штааль, подчиняясь уверенному тону офицера.
– Сказывают, отсюда не более версты.
– Не может быть! Да ведь здесь ничего нет страшного: ни пропастей, ни водопадов, и дыры никакой нет. Просто веселенький луг на солнышке, – с недоумением сказал Штааль.
– Разумеется, ничего страшного… Мастера, я вам доложу, наши нытики расписывать враки.
– Ну, я прямо скажу, на Сен-Готарде мне было жутко, – произнес Штааль, показывая, что уж он, никак не нытик, имеет право в этом сознаваться; таким тоном Суворов советовал новичкам держаться в бою поближе к нему и пояснял: «я ведь сам трус».
– Помилуйте, ничего жуткого! – сказал, слегка улыбаясь, офицер. – Приятное воспоминание, больше ничего. Мне один капуцин и сувенир подарил. – Он вынул из кармана дощечку с латинской надписью. – Я его спросил, есть ли у них монашенки. Он так и обмер. Потом ничего, разговорились, славный старичок…
– Muliet pulchra est Janua diaboli, via iniquitatis, scorpionis percussio [397] , – бойко прочел Штааль.
– А что бы это значило? Вы по-латински смыслите? – недоверчиво спросил офицер. – Я ничего не смыслю… Слышали, фельдмаршал имел за обедом с настоятелем божественную дискуссию, разбил его в прах. Так и жарил из отцов церкви, и все на иностранных языках… Ученая голова старик, где он только время берет? Что ж, или вправду разбираете?
– Как же, это очень просто: «хорошенькая женщина – жало скорпиона и чертово отродье», – вольно, но уверенно перевел Штааль изречение святого Иеронима.
Офицер покатился со смеху:
– Ну и забавники же!.. Надо будет в Альтдорфе выпить за его здоровье. Хотите, вместе там поужинаем? В Альтдорфе, верно, есть шампанское… Идет?
– Идет, если не убьют сейчас на Чертовом мосту, – равнодушным тоном ответил Штааль.
– Да полноте…