Чёртов палец

Кружок мужчин разразился добродушным хохотом. По зале пролетел громкий голос графини:

— А вот, господа, и наши славные авиаторы! Позвольте вам рекомендовать… Поручик Маевский… Штабс-капитан Блинов… Не сомневаюсь, что многие из вас с ними знакомы.

Туловища присутствующих, в первую очередь дам, обратились в сторону вошедших господ. Оба явились в защитных кителях. Штабс-капитан выглядел довольно браво, концы его усов слегка загибались вверх. Достаточно было одного взгляда на его фигуру, чтобы увериться в том, что он пользуется немалым успехом у женщин. Голова штабс-капитана, экипированная горделиво приподнятым подбородком и цепким взглядом матёрого самца, поворачивалась, как на хорошо смазанном шарнире, то налево, то направо, точно выискивая для упражнений в остроумии и амурных притязаний подходящий и благодарный объект противоположного пола. Навроцкий имел случай наблюдать рискованные полеты этого господина на аэроплане и слышал, что у него не было отбоя от пассажирок. Поручик Маевский усов не носил, но выглядел уверенным в себе молодым человеком с отменной выправкой и манерами избалованного дамским вниманием богача. Как вскоре узнал Навроцкий, княжне Ветлугиной поручик приходился кузеном.

Авиаторы сразу же оказались в обществе Анны Федоровны. Из их маленькой компании то и дело доносился смех. Голос господина Блинова, имевшего репутацию неутомимого рассказчика анекдотов, на которые так падки слабые женские головки, не умолкал, как назойливое жужжание комнатной мухи, и у Навроцкого появилось нехорошее желание эту муху чем-нибудь прихлопнуть.

Между тем графиня поманила его мизинчиком.

— Рассудите наш спор, князь. В священном писании сказано, что Иисус изгнал из храма менял и торговцев, а вот господин Петров утверждает, что без менял и торговцев общество просуществовать не может…

— И даже церковь… — добавил Петров.

— Простите, графиня, но всё это вздор, — улыбнулся Навроцкий. — Я не защищаю менял и торговцев, но что такое священное писание? Всего лишь плод воображения наших недостаточно осведомлённых предков. А мы с вами живём в двадцатом веке и летаем на аэропланах Разумеется, ваш спор с господином Петровым имел бы смысл, если бы бог существовал, но, к сожалению или к счастью, этому нет никаких достоверных свидетельств. Если же вы подразумеваете не религиозный, а чисто нравственный аспект, то я считаю, что общество без менял и торговцев просуществовать всё-таки может, но это дело далёкого будущего.

— Постой, князь… Что-то я в толк не возьму… Ты не веруешь в бога? — притворно изумилась графиня и, вздохнув, прибавила: — Впрочем, кто же в него теперь верует? Теперь это не модно!

— Я, быть может, и поверил бы, да бедняга отец Ферапонт, наставник мой в законе божьем, не сумел меня убедить. Ему как-то не до того было, он всё больше о мирском думал: о солёных огурчиках, к примеру, об опрокидонтике… — пошутил Навроцкий. — А ведь было бы удобно, если бы бог и впрямь существовал.

— Что ты имеешь в виду, Феликс?

— Тогда всю свою глупость мы могли бы сваливать на него.

— Что люди верующие невольно и делают, — вставил Петров. — В этом вопросе, князь, я полностью разделяю вашу точку зрения.

— Но не достойнее ли человеку вместо религиозного самоунижения отвечать за свои поступки перед самим собой — не перед мифическим богом? — продолжал Навроцкий, не обращая внимания на Петрова.

— Но разве религия не полезна? Возьмите христианские добродетели… — сказала графиня.

— Какая религия, Леокадия Юльевна? Которая из них? Их много! И все они только разделяют людей. И может ли мало-мальски мыслящий человек верить в бога только потому, что так делают другие?

— Ну полноте, господа, о религии, — поспешила прекратить спор графиня, чувствуя, что он принимает слишком серьёзный характер. — Я сама не припомню, когда в церкви последний раз была. А ты, Феликс Николаевич, либо социалист, либо лукавишь, — пригрозила она Навроцкому миниатюрным пальчиком. — Я прекрасно помню, как набожна была твоя матушка. Не может же у неё быть такой сын-безбожник!

Глаза у Леокадии Юльевны были разные один — табачного цвета, другой — малахитовый, и, разговаривая с нею, Навроцкий не мог избавиться от своеобразной мистики этих глаз. Они неотвязно притягивали к себе его внимание, и если ему случалось стоять по левую руку от графини, а затем оказаться по правую, то ему начинало чудиться, что говорит он уже с какой-то другой женщиной.

— Помилуйте, Леокадия Юльевна… — возразил было Навроцкий. — Если дети не разделяют убеждений родителей, это только…