Чертов узел

Виктор вздохнул, прощаясь навсегда. Ничего не сказал, только подумал:

«Пошли вы все… Со своими подарками и со своими понятиями. С волками жить как-то понятней… И родней».

8

Виктор спустился в избушку под скалой в середине марта. Он мог бы теперь и дольше жить один: с приступами хандры было покончено. Едва начинала подкатывать она, Виктор уходил в свой тайный шалаш возле глухой пади, с ощущением таинства готовил кашку из конопли и строго дозировал ее прием, не перебирая ради глупого щенячьего восторга и веселья.

И конопля помогала: приходило удивительное состояние душевного равновесия и глубоких мыслей, от которых замирала душа. Он шепотом читал стихи, не отрывая глаз от пламени, беседовал с ним, поверяя огню самое сокровенное. Без похмельных мук и неприятных ощущений он выходил из этого состояния, чувствуя себя отдохнувшим.

Давно закончилась мука. Больше недели Виктор жил на одном мясе. Даже запах тела, казалось, переменился: из-под рубахи несло как из волчьего брюха. Падал и падал весенний сырой снег. Переждать непогоду в шалаше было ему по силам. Но вот беда — приснилась булка хлеба с желтой корочкой, с розовой поджаркой по уголку, и Виктор не смог устоять перед соблазном — засобирался вниз. На ферме, по крайней мере, должна быть мука.

Он еще засветло выбрался к своей избушке под скалой. Не входя в падь, остановился, прислушался — почудился запах дыма. Он покрутил носом, ловя ветер, — точно, пахло дымом.

Превозмогая усталость, Виктор полез на склон, спрятался за деревьями.

Снег редел, и видимость улучшалась. Показалась крыша. Из трубы курился дымок. Виктор полежал на склоне, подождал, швырнул камень, другой, звук никем не был услышан, никто не вышел на крыльцо.

Надвигались сумерки. До избушки было метров триста. Виктор до предела сдвинул вперед прицельную рамку, положил ствол на толстый сук ели, сунул под него свою шапку и прицелился. Жестяная труба едва ли занимала треть мушки. Он плавно спустил курок. Звука выстрела и удара не услышал, но консервная банка, прикрывавшая трубу, сорвалась и улетела к ручью.

Охотник, не спеша, вставил в патронник новый патрон, а стреляную гильзу швырнул под корень дерева, втоптав в хвою.

Дверь приоткрылась, с дробовиком в руке на крыльце появился Алексей.

Виктор радостно свистнул, вышел на полянку и поднял над головой ружье.

Тот узнал его. Он был один в избушке. И сразу потеплела, опростела обжитая падь.

Свершилось чудо, какое редко случается в жизни: у Алексея была пара булок настоящего хлеба, чуть зачерствевшего, слегка проквашенного, но источавшего томительный, сладостный дух. Не обсохнув толком, не раздевшись, Виктор высыпал в кружку три больших ложки сахара, рвал зубами скрипящую краюху и щурился от удовольствия.

Алексей, растянувшись на нарах, странно посматривал на него:

— Увидел тебя на склоне и испугался, думал, медведь-шатун…

Рука у Алексея была наспех перевязана, через почерневший бинт проступили пятна крови, глаза смотрели затравленно. Почувствовав признаки насыщения, Виктор долил в кружку чая, сбросил свитер. В голове будто щелкнул затвор камеры — он отметил ранение; следующий щелчок — Алексей на крыльце с незарегистрированным ружьем… Друг — в рифленках, а вокруг избушки свежие следы сапог сорок второго размера. Мозг принял разрозненные фрагменты и выдал версию:

— На тебя с ножами напал этот чудик, что с Аликом работал?

Алексей кивнул и сказал, отводя глаза:

— Он Алика убил!

— Почему ты так решил? — спросил Виктор спокойно.

— Он здесь коноплю жарил, — нахмурился Алексей. — Я захожу, открываю дверь, он как подпрыгнет, как кинется. Хорошо, ты прошлый раз предупредил. Я сразу огрел его прикладом и связал… У него на плече как печать шрам от зубов Алика. А я-то думал, чего меня заставляли раздеться, да слепок с челюсти покойного снимали.

— Ты штык забрал? — поинтересовался Виктор. — Это точно твой?

— Забрал… И отдал. Он полдня бегал вокруг избушки… Да и кровь на том штыке, в руках его держать противно. По-хорошему, пристрелить бы надо этого дебила — все равно ведь он уже не человек и для людей опасен…

— Ну и пристрелил бы, — шумно отпивая из кружки, сказал Виктор. — Или для тебя это грех?

— В убийстве вора нет греха, если его убить до восхода солнца: так в Библии написано. Ветхий Завет. Исход. Но во Второзаконии сказано: «Но проклят тот, кто тайно убивает ближнего своего». Он ведь — русский. К тому же, ради чего убивать? Тебе он не опасен, а до местных мне дела нет.

— Ну ты дочитался! — покачал головой Виктор и внимательным взглядом окинул друга. Опять что-то новое было в нем. Снова, как когда-то в общине, Алексей был опрятно одет, чисто выбрит. Возле нар стояли два мешка с продуктами. Виктор поскоблил пятерней отросшую бороду, сбросил сапоги, развесил над печкой портянки.

— Одного не пойму, — сказал, растягиваясь на нарах. — Зачем ты сюда пришел? Спасибо, конечно, и за продукты, и за натопленную избушку. Я думал, ты уже в городе…

Алексей потерся подбородком о плечо, подбирая слова, подкинул дров в печь.