Чертов узел

— Свиней продал. И ферму тоже… Удаву с Зинкой — старым чикиндистам. Они Алика хорошо знают и о тебе слышали. Вложенных когда-то денег и тех не вернул: плата, конечно, символическая — зато своим все оставляю… Я должен уйти через перевал — поэтому оказался у тебя.

— А что не поехал на автобусе? Местная рекетня в селе ждет?

— Никто меня не ждет, — Алексей заговорил с чуть приметным раздражением, ожидая насмешек и вопросов. — Просто пора! Пора на Север! К древнейшим могилам предков. Уходя на север, нельзя идти на юг, ибо сказано «никто возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия». Только не надо смеяться и подкалывать: у тебя свои заходы, посмешней моих.

Виктор пожал плечами, дескать, кто спорит, но не выдержал, захохотал: из села на перекладных или автобусах при самых неблагоприятных условиях можно доехать в город за два дня. Через перевал, по таким снегам, как сейчас, можно выбираться неделю.

— Знаешь, Леха, на кого ты сейчас похож? На замполита, у которого поехала крыша… Ты без цитат уже не можешь говорить?

— Могу! — хмуро ответил Алексей.

— Идти через ледник, сейчас, без снаряжения, — верная гибель! Могу проводить на северо-восток, к метеостанции. Упашемся, но пробиться туда можно. От метеостанции на попутках выберешься в город. Идет?

Алексей, подумав, кивнул.

— Ну и договорились… Мяса хочешь, у меня в рюкзаке козлятина, — опять поскоблил бороду Виктор.

— Думаешь, чепуха? Абсурд? — начал оправдываться Алексей. — Вся наша жизнь — абсурд: дурацкое образование, дебильная работа, коммуна, ферма, вся предыдущая жизнь — все чепуха, но только не этот отход на Север.

Виктор лежал после утомительного перехода, смотрел в потолок. Ветер шумел по верхушкам елей. Вспоминались шум водоворота и тот жест Анатолия. «Почему именно мне? — вновь подумал он. — Я всегда налегке и, когда захочу, могу выбраться отсюда в любую сторону».

— Вольному воля, — сказал серьезно. — Хочешь на Север, пойдем на Север. Нам бы пару солнечных дней, а потом морозец. Почему не пройти? Можно.

Наверное, это был последний снегопад в году. Уже на следующий день так потеплело, что протаяли южные склоны и ожили мухи возле прогревшихся скал. Виктор отмылся, отстирался, напек лепешек. Разговор поддерживал, но в спор не лез. Он снова походил на слегка потрепанного невзгодами, но чистенького кота, любящего каждую свою шерстинку, заботящегося о себе.

И все же Виктор так изменился, что от прежнего, высокого, стройного, спортивно-атлетического парня почти ничего не осталось, кроме кошачьей вальяжности. Но и она была какой-то настороженной, как у мелкого хищника, не избалованного жизнью. Виктор стал по-звериному тощ. Плечи сузились и слегка обвисли. Изменилась осанка: он сутулился, будто его теперь больше всего интересовало то, что под ногами. У него до плеч отросли волосы, и это его не раздражало. К тому же у Виктора появилась привычка смотреть на собеседника, не поднимая головы, исподлобья.

Близилось лето. Прошло три дня, тропа на склоне оттаяла и просохла, цепляясь за голенища сапог сухими прошлогодними стеблями. Хлюпали лужи, журчали ручьи. Друзья перебрались в шалаш и ждали подходящей для перехода погоды. По ночам где-то рядом выли волки. Виктор прислушался, отбросив за ухо длинную светлую прядь волос, не без гордости и с каким-то злорадством кивнул:

— Слышишь? Это они меня зовут.

— Может быть, ты с ними уже и разговаривать научился? — недоверчиво хмыкнул Алексей.

— Говорить еще не научился, — серьезно ответил Виктор, — но кое-что понимаю. У меня ведь в этих краях друзей — ты да волки. Ах, да, еще Машка! Вскоре надо будет навестить. Пора ей просыпаться, — он помолчал и добавил: — Умишко у зверей есть. Понимают, что я не только на них охочусь. Ходят следом, добивают подранков, остатки моей добычи подбирают. Не поверишь: загоняют на меня дичь… Вот провожу тебя и останусь у них за атамана.

— Смотри, как бы не сожрали самого… атамана, — проворчал Алексей, забираясь в спальный мешок.

— Да уж это как положено, — не без гордыни в голосе ответил Виктор. — У них, как у людей: пока здоров и полезен — всем друг, ну, а как сломался — ваши-то затопчут и с дерьмом смешают, а эти просто сожрут.

Алексей прислушался к крику ночных птиц и шуму ветра за тонкими стенами шалаша. Снова совсем рядом услышал вой — тоскливый и протяжный. Виктор уже спал, мирно посапывая. От раздавшегося воя он на миг задержал дыхание и снова засопел в спокойном глубоком сне.

С первыми лучами солнца друзья стали подниматься на перевал. Здесь хоть и сошел снег, но тропа еще не просохла, ноги скользили по настывшей за ночь грязи. Справа был отрытый вытаявший склон, слева — лесные колки вдоль ручья. За спиной, как гигантское полотнище, открывался вид на острые вершины, белые долины, седые морены и скалы. Виктор оглянулся, выпрямившись под рюкзаком, задержал взгляд на волнующей картине, спросил:

— В России нет таких гор. Как без них жить? Горец — это и образ жизни, и тип психики. Только здесь я чувствую себя по-настоящему защищенным.