Чертов узел

Гость бесшумно выскочил на тропу, вытянул шею, прислушиваясь. Босой и обросший, в лохмотьях, которые издали можно принять за шкуру, с глазами больной собаки, он двигался без присущей человеку логики.

Прислушался, поводив головой, как собака ушами, подбежал к избушке, забрался на крыльцо, еще раз обернулся и исчез за открытой дверью.

Виктор бесшумно поднялся, подошел к крыльцу и подхватил дубинку. По логике любого зверя, увидев преградившего путь человека, вор должен был заскочить на крышу, с нее забраться на скальный склон и уйти вверх. Этого и ждал Виктор от оборванца. Тот выскочил на крыльцо с пакетом муки и с бутылкой подсолнечного масла, застыл на месте, пристально глядя на хозяина, и вдруг, бросив муку и масло, пронзительно закричал:

— Я не свинья, я — кабан! Вот мои клыки! — выхваченные из-под лохмотьев, у него в руках блеснули два ножа.

Вор прыгнул на Виктора сверху. Он резко уклонился, и оборванец, не удержавшись на ногах, приземлился на четвереньки. Виктор подумал, что, пожалуй, позволил бы этому тщедушному существу подняться на ноги, если бы не двадцать дырок на теле Алика, если бы не раны на руке Алексея. Он вполсилы ударил каблуком по грязной руке, сжимавшей австрийский штык, затем брезгливо поддал ногой по ребрам. Существо кувыркнулось, оставив штык на земле, но со звериной ловкостью тут же вскочило, перекинув в правую руку второй нож. Виктор не ждал этакой прыти и уже не без любопытства, посильней ткнул дубинкой ему в грудь. По силе удара должно было сломаться ребро.

Оборванец скривился от боли, жалко кашлянул и как-то боком заковылял вниз по ручью. Но вместо того, чтобы просто исчезнуть с глаз, он вскоре стал взбираться по склону. Виктор почувствовал раздражение — этот дохляк готовился к новому нападению — чертыхнулся и, преодолевая немощь, полез на противоположный склон, туда, где была спрятана винтовка.

Оборванец, скрываясь за низким кустарником южной солнечной стороны горы, проковылял вдоль склона метрах в двухстах выше ручья, затаился за камнем и, отдышавшись, засеменил в обратную сторону, приближаясь к избушке. Виктор шагнул под ель, на то самое место, откуда полтора месяца назад стрелял по трубе. Он понял, что движет этим существом сильнейший склероз. Был разрушен стереотип, по которому тот возвращался отсюда с продуктами и при ножах. Теперь этот получеловек будет повторять свои попытки, пока не получит нож и продукты. Вот почему Алексей вынужден был отдать ему и ворованную муку, и штык.

Под елью, среди густых веток, висела упакованная в мешковину винтовка.

Виктор снял ее, освободил от промасленного тряпья, достал из-под корней пачку патронов и зарядил ружье. Расстояние было пристреляно. Он до отказа сдвинул планку, скинул рубаху, свернул ее комом и подложил под ствол.

Полузверь маячил среди кустарника, то высовываясь из-за него, то маскируясь в нем. Его голова умещалась едва ли не на половине мушки.

Виктор выждал, когда он повернет ее боком, поймал уровень уха и плавно спустил курок. По вернувшемуся с задержкой звуку, по резкому исчезновению тела понял, что не промазал. Тщательно упаковал и повесил на место ружье.

В голове шумело, тяжелое уставшее сердце молотом билось в груди. И он опять подумал: «Крышка! Наверное, укусил клещ. Ладно бы просто умереть, а то станешь дебилом и сам этого не поймешь. Как этот урод».

Виктор спустился к избушке, тщательно умылся с мылом и лег, не запирая дверь. Голова становилась все тяжелей, мысли вязче. Еще громче застучала кровь в ушах. «Влип! — опять подумал он. — Хоть бы кто-нибудь пристрелил, если свихнусь. Некому!»

Тускло тлела лампа, высвечивая сруб стены, полку над головой. Был тот случай, когда ничего не оставалось, как положиться на судьбу и удачу.

Знобило — значит поднималась температура. Виктор то ли в бреду, то ли во сне видел Алика, понимая, что его здесь быть не может. Душа садилась напротив: на то самое место, где спала при жизни. «Какая от призрака помощь?» — думал Виктор и спрашивал, шепелявя непослушными, трескающимися от жара, губами.

— Это он тебя убил?

Душа кивала. «Вот в чем связь между охотником и добычей, убийцей и жертвой, — в полубреду осенило Виктора. — Ты отпускаешь на волю душу, а грехи берешь на себя…» Ему вдруг стало ясно, отчего душе друга грустно: убив убийцу, Виктор брал на себя грех двух убийств. «Но почему же грех? — возмущенно думал он, — чушь какая-то. Это справедливое мщение. К тому же убитый не был человеком…» «Он был русским!» — откуда-то с другой стороны напоминал Алексей. Понять этого Виктор не мог и оттого мучался: то клацая зубами от холода, то заливаясь липким потом.

О чем-то говорил Алик: нудно так просил и оправдывался. И Виктор, кажется, нехотя дал согласие. На что? Вспомнить не мог.

Он пришел в себя на рассвете — разбитый и слабый. Приподнялся на локтях, задрал вытянутые ноги. Они послушно поднялись — признаков паралича не было. Кажется, рано отчаиваться. И пулю в лоб пускать рано — вдруг пронесет?