Чертов узел

Привычный к смерти и звериным останкам глаз резало поразительное отличие хрупкого, тонкого, будто неземного человеческого скелета, лобастого скалящегося черепа. Надо было все убрать. Хоть нечасто, но люди бывали в этих местах. Зачем им загадки, хлопоты по выяснению дел, к которым они не имеют никакого отношения? И Боря, и Алик, и Виктор жили в другом мире. Это были их личные дела, не касающиеся людей.

Так думал Виктор, поглядывая на останки убитого им получеловека. Он сел на камень неподалеку от костей. Телу эта поза не нравилась, и охотник кошачьим движением сполз на траву, слегка свернувшись, разлегся на боку, сорвал стебелек зубами, пожевал, выплюнул, с привычной настороженностью зверя окинул взглядом возможные подходы снизу.

— Другой мир! — эта мысль сначала потрясла его, а потом победным маршем затрубила в каждой клеточке тела. Человечество страдает потому, что не знает иного мира, кроме созданного. А до него — один шаг. Стоит только швырнуть в рожу тому, общечеловеческому, что разлегся за ледником как скотина в своих отбросах, его привилегии — и ты свободен… Да и какие это привилегии? Право выкупить клочок земли на кладбище и за немалые деньги быть зарытым там среди таких же холопов цивилизации?

Виктор перевернулся на спину. Ясное небо струило чистый свет, белые вершины тянулись к прозрачной небесной выси. И он беззвучно рассмеялся, скалясь в небо, как черный скелет под боком. Что-то звякнуло. Не отрывая глаз от синевы, он пошарил под собой рукой и поднял слегка заржавленный складной нож.

— Терять-то почти нечего, — вдруг пробормотал он вслух, смеясь. — А взамен — беспредельная свобода. И нет над тобой ни власти, ни инспекции: для них — ты зверь. Их право — убить, но и у тебя точно такое же право.

Жизнь вместо гниения в лагерях заключения и психбольницах. Разве это плата?

Виктор поднялся уже другим существом — человеком ли, волколаком или карамаймуном. Ему уже не было дела до названий. Он окинул взглядом склон, воткнул нож под кустом барбариса, где поменьше камней, и стал копать яму для останков.

На другой день, спрятав кастрюлю, ложку, кружку, спички и аварийный запас крупы, на случай если здесь когда-нибудь придется переночевать, он ушел на противоположный склон в Башню, решив навсегда оставить эти беспокойные места.

Продуктов в Башне хватило бы еще надолго. Виктор мог не появляться в долине, возле фермы, до следующей весны и даже дольше. Но в низовьях зрела конопля. Ему нужно было пополнить запас, оставшийся после убитого им беглого зека.

Места, где она росла, Виктор знал хорошо. Было полнолуние. Он с излишними предосторожностями переночевал в скалах без воды и костра, а в полночь спустился на дикое поле, набил мешок листвой, собрал спичечный коробок чистой пыльцы и унес все в скалы, спрятав среди камней. Остаток ночи провел в пустующей кошаре, а при высоком солнце спустился к ферме.

Там еще оставались продукты: мука, пшено, сахар.

Перед тем как пойти к людям, Виктор выстирал ветровку, заштопал штаны. Он давно уже не брился, привыкнув к бороде, но перед походом в долину хорошо отточенным ножом укоротил ее и волосы. Прическа получилась не модельная, но какую-то форму удалось придать.

Солнце поднималось к полудню. По привычке Виктор пошел не по тропе, а в обход — по кустарникам. Удивлялся: вокруг фермы появились изгороди.

Это не походило на Удава и Зинку. Подойдя на близкое расстояние, он постоял за деревьями, вглядываясь в постройки, потом открыто вышел на поляну перед домом и свистнул. Откуда-то из загона появился молодой низкорослый парень, он был курнос, губаст и голубоглаз. Виктор принял его за родственника Удава, отметив в глазах парня собачью жажду выжить любой ценой и жить хорошо вопреки всему.

— Где хозяин? — спросил и, вспомнив, что начал не с того, осекся, неловко протянул руку: — Здравствуй!

— Я хозяин! — ответил молодой.

— А прежний?

— Он продал мне все и уехал, — парень, не мигая, смотрел на Виктора, и это раздражало: по звериным понятиям — бросал вызов. Скрипнув зубами и подавив неприязнь, Виктор членораздельно сказал:

— Витька я! Здесь мои продукты.

— А-а, говорили! — засуетился молодой, замигал растерянно. — Заходи в дом.

Из леса выскочили две холеные породистые собаки, залаяли нагло, без страха, как лают очень дорогие, никогда не битые псы. Виктор презрительно взглянул на них, сдерживая желание пнуть в сытые морды. Собаки, не почувствовав в госте страха, потеряли к нему интерес прежде, чем хозяин отогнал их.

Они вошли в знакомую избу. Опять здесь все переменилось, и запах тоже.

Виктор сел, вытянув ноги, ожидая чая.

— Мука здесь. Я уже думал ее курам отдать — второй сорт.

— Пшено оставалось и сахар…

— Ничего не знаю, — молодой повел глазами по потолку. — Только муку оставляли… И вообще, у нас кооператив. Ночлег — двадцать пять, переправа — пять рублей. Если чего хранить — за деньги.

Виктор встал:

— Где мука?

Вместе с обгаженным курами мешком он затолкал муку в рюкзак — всего-то килограммов двадцать, — не прощаясь, шагнул за порог.