Чертова дюжина. 13 страшных историй

Наверное, в какой-то момент я сошел с ума.

Контроллер, вернувшийся к своему человеческому облику, уже в хвосте салона, торопливо водит валидатором среди оставшихся пассажиров. Потом он бежит ко мне, расталкивая людей локтями. Не церемонится.

– Держи, – протягивает зеленую карточку проездного. – Твоя доля, как и всегда. Сегодня неплохой урожай.

– Как мог, – сухо отвечаю я.

Двери открываются – и за дверьми уже нормальный мир, лето, запах цветов, пирожков с капустой. Контроллер подмигивает и растворяется среди людей на остановке. Теперь я увижу его через двое суток, на следующей смене.

– Я за кофе, быстро, – чеканит Валерка с водительского сиденья.

Как я и говорил, он ничего не помнит.

После смены еду домой, в трехкомнатную квартиру, которую мы получили с женой еще в восемьдесят девятом году. Это хорошая квартира в кирпичном доме – такие уже не строят. Идеальная звукоизоляция, просторная кухня, два балкона. Здесь с легкостью можно было бы жить втроем или даже впятером. Но после смерти жены и дочери живу только я.

В квартире всегда негромко бубнит радио, чтобы меня не встречала тишина. Не люблю тишину.

Я неторопливо раздеваюсь, иду в ванную. Под горячими струями дождя сбивается запах серы и гари. Появляется ощущение чистоты.

Скромный ужин – макароны с сыром, две сосиски. Аппетита, как обычно, нет. Зато нарастает в душе приятное болезненное чувство. Поев, я, как всегда, оттягиваю момент. Иду в гостиную, кормлю рыбок в аквариуме, смотрю телевизор. Часам к десяти вечера открываю первую бутылку пива и закуриваю первую сигарету.

Потом захожу в бывшую детскую комнату и включаю свет.

Злость подступает, и мне приятно ощущать ее. Приятно, будто от накопленной за день хорошей усталости.

Комната плотно упакована звукоизоляционными материалами. В ход пошли пустые яичные коробки, затем каркас из гипсокартона, шпатлевка и сверху обои. Никто ничего не слышит.

В комнате нет мебели. Только старый матрас лежит у батареи. На матрасе – Валентин Маркович Беседин. Сейчас он мертв и разлагается. Я вижу потемневшую кожу, пятна синяков, рассыпавшиеся по обнаженному телу, вижу ножевые порезы с белыми от гноя краями, вылезающие седоватые волосы, вывалившийся язык. Матрас под Бесединым влажный и грязный. В комнате пахнет мочой и потом.

Подхожу ближе, присаживаюсь перед Бесединым на корточки и вкладываю ему в руку зеленый квадратик проездного.

– Держи, просыпайся.

Это моя доля украденных жизней. Я волен распоряжаться ими, как захочу. А я хочу оживлять Беседина сутки через двое.

Первыми вздрагивают веки. Глаза под ними начинают метаться, как две испуганные птицы. Затем по телу Беседина проходит дрожь. Он вытягивается в струнку, складывается, корчится и начинает стонать. Я выдергиваю его из прекрасного сна смерти обратно в болезненный мир жизни.

Много лет назад, когда неведомый контроллер предложил «подработку» и объяснил правила игры, я думал о том, что нужно оживить жену и дочь. Это было первое и логичное решение. Я готов был смириться с тем, что краду жизни у других людей. Сделка с дьяволом, ничего личного. В конце концов, каждый решает, как ему существовать со своей совестью. То было жгучее и яростное желание. Но контроллер тут же осадил. Он сказал: «У людей не могут срастись части тела, не вырастут новые волосы или кожа. Ты не вернешь никого, кто давно умер и разложился»

Идиотские правила игры. Они раззадорили еще больше.

Валентин Беседин открывает глаза и, видя меня, начинает кричать. Он умоляет:

– Хватит, пожалуйста! Прекрати! Прекрати это!

Я молча улыбаюсь. Украденных жизней хватает на то, чтобы к Беседину вернулись кое-какие ощущения. Его сердце начинает биться, легкие пытаются раскрываться, желудок переваривает сам себя, но главное – нервы отправляют импульсы по всему телу. Нервы нельзя обмануть, они точно знают, что в данный момент нужно испытывать жесточайшую физическую боль.

– Убей меня снова! – кричит Беседин. – Пожалуйста, пожалуйста!

Говорят, некоторые ощущения притупляются от частого использования. Это неправда. Когда я каждый раз проезжаю по маршруту памяти, горечь от утраты не ослабевает. Когда Беседин оживает на влажном от крови матрасе – его боль такая же, как в первый раз. Возможно, она даже усугубляется разложением плоти.

– Верни меня, верни! Хватит уже!

Он кричит, потом стонет, потом лопочет. Я наблюдаю за ожившим мертвецом и улыбаюсь. Мне нравится. Беседин не может встать, его корчит от нестерпимой боли. Из ран на теле течет гнойная сукровица. Я достаю кухонный нож и неторопливо протираю его тряпкой. О, я не люблю торопиться.

– Ты видел мою жену с дочерью? – спрашиваю. – Как они?

– Замечательно! – выдыхает Беседин, не сводя глаз с лезвия ножа. – Просто прекрасно! У них все хорошо там. Дочь растет, я видел ее недавно. Поступает в институт, на искусствоведа! Жена у тебя тоже в порядке, купила недавно квартиру… что там еще?.. на права сдала!..