Чертова дюжина. 13 страшных историй

Жвачка была сладкая только в одно мгновение: она, как и все краденое, сразу очутилась в моем животе, я же никогда особо не прожевывал, сразу сделалось приятно, но кто-то провел когтем по хребту, и я задумался: кто меня может судить и могу ли я сам себя судить. В Библии сказано: «Не укради». А я крал. Сорок Сорок крали. Сорок Сорок были до Библии – так говорил Еся, слушая Пугачеву по радиоприемнику. Мы были всегда – так говорили Иришка, Янка, Агнесса, сцеживая из цистерны топливо, чтоб залить в генератор и врубить автомат для жарки попкорна.

Мне было хорошо, и это все, что я умел.

На этом мои терзания закончились.

Второе правило я придумал сам в шестом классе: КРАДИ КАЙФОВОЕ. Безделушки вроде денег, ювелирки, мобильников меня не интересовали. Нет, я поступал иначе. Например, к Таньке стал наведываться Федор, он был из моей школы, они познакомились на отчетном концерте, где – ненавижу эти мероприятия! – каждому школьнику отводилась своя роль. Кто-то пел, кто-то бренчал на гитаре, кто-то танцевал или актерствовал, самые тупые микрофоны выносили, а я там себе места не находил, и даже классуха меня никуда не приспособила; я только думал, что вся эта тусовка не срастется в одного целого прекрасного зверя по имени СОШ № 51, который мог бы одним прыжком на мягких лапах перевалить с Петроградки в Кронштадт. А Федор на концерте был звездой: светлая голова, осанка как у царевича, и вещал стихи он медленно, с расстановкой, а не чирикал-бормотал, как я на уроках.

Танька мне часто про него говорила, когда мы давили ледяную корку луж, я – пяткой, она – палкой, – и всегда я злился пуще прежнего. Она уже не хотела ползать наперегонки по снегу. Она говорила, что я как дитя малое, она и вправду повзрослела, интересовалась, черт возьми, этим Федором.

Я решил открыться Таньке, только чтоб сбить эту болтовню.

Я рассказал про Сорок Сорок: как они становились одной огромной птицей, неуловимые, великие и немного бестолковые воры, никому не нужные, ничего не хотящие, кроме еды и уединения.

Танька почему-то захохотала.

Самое страшное, что я был, видимо, идиотом, с которым забавно дружить, а она становилась все красивее, и дальний свет ее глаз отнюдь не сошелся на мне: он распахивался на весь мир.

Мобильник ее пиликнул.

Я готов был поклясться, что это пришла юморная эсэмэска от Федора.

Она сказала, что я инфантильный и про сороку гоню фольклорные выдумки. Сорока на самом деле никакая не воровка, а вполне себе умная птица из семейства врановых. А на латыни вообще красота: сорока – это pica pica. Танька видела по телику, что сорока настолько умна, что единственная из всех птиц узнает себя в зеркале. Вот это реальный научный факт… А то, что я навыдумывал, это потешно, конечно, только…

Тут я вконец разозлился.

Я поинтересовался между делом, в какой вечер они с Федором пойдут на набережную Карповки, чтобы посмотреть на Иоанновский монастырь, ну то есть как пойдут – он будет катить ее трон, а она, раскрасневшаяся, прижимать к груди какой-нибудь цветок, ну и дурацкий повод, думал я, сосаться можно у подъезда, а так будете еще смущать монашек – им тоже захочется.

Она назвала день свидания.

Я появился загодя, еще не зная, что бы вытворить.

Танька уже стояла на крыльце, а Федор шел к ней от арки. Тут я вывернулся из-за двери, она вздрогнула, очень удивилась, что я гуляю здесь без предупреждения, Федор подходил ближе, ближе, и так открыто улыбался, как я не умею: его душа изливалась из глаз. Я поморщился и украл то, что Танька готовила для Федора, она даже сама не знала, что готовила, – такое поймешь, только когда заберешь, – я украл ее поцелуй.

В животе вспыхнула невесомость.

Пятки мои на миг расстались с землей.

А в ровной походке высокого Федора, которому я так завидовал, что-то сбилось…

Нет, конечно, они отправились вдвоем к Карповке. И вроде бы посмотрели, как подсвечивается этот скучный храм, но все было не то. Через два месяца Федор уехал в Москву, чтобы там учиться в продвинутой языковой школе. Помню, перед отъездом он помаячил у подъезда Таньки с бумажкой в руке, где был написан его адрес и какое-то глупое признание: Федор думал, что в будущем они встретятся, у него были сомнения и радость, он остро испытывал надежду и страх, – я его знал нараспашку, но не потому что я одаренный юноша, а лишь потому, что его чувства сами представлялись мне для кражи.

Я прошел за ним и в дверях вестибюля украл эту бумажку с адресом и телефоном. Вдруг еще надумает, вернется, подарит.

Он не вернулся.

Танька горевала.

Она так не горевала, даже когда врач сообщил, что болезнь прогрессирует: руки уже слабеют, к шестнадцати у девочки откажет диафрагма, дышать сможет только с аппаратом ИВЛ, а потом умрет. Свет в глазах Таньки теперь светил внутрь. Приемные родители стали лучше себя вести, потому что видели впереди освобождение от груза. К тому же Танька успела им помочь: она же стала третьим ребенком, поэтому родителям одобрили ипотеку с пустяковой ставкой.

Я украл их лицемерие и подлость.