Чертова дюжина контрразведки

29 июня 2008 года стал черным днем для ССВР. На ее вызовы перестали отвечать ведущий резидент Херкеладзе и ценный агент Имерлишвили. Спустя пять дней, 4 июля, оборвалась связь с другим особо ценным агентом Богдановым. В те дни российские контрразведчики осуществили молниеносные операции по их захвату. Во время обысков нашли полное подтверждение ранее полученных оперативных данных о проведении ими шпионской деятельности, направленной против обороноспособности Российской Федерации. Обнаруженные по местам их жительства вещественные доказательства не оставляли шпионам шансов уйти от ответственности за совершенные преступления. Под давлением неопровержимых улик Богданов и Имерлишвили не стали запираться и начали давать подробные показания: кем, когда и при каких обстоятельствах были завербованы; какие задания ССВР выполняли; какую информацию передавали ее сотрудникам.

Лишь резидент продолжал упорствовать. Несмотря на очевидные факты и свидетельские показания подельников Богданова и Имерлишвили, он упрямо отрицал свою вину. Возможно, Херкеладзе верил в заверения своих руководителей из ССВР, обещавших в случае провала сделать все возможное и невозможное и вырвать его из «лап ФСБ». А может, рассчитывал на то, что влиятельные на Западе политические силы надавят на Москву и он, покинув тюремную камеру, предстанет героем на своей родине. Но обещания так и остались обещаниями — надавить на Москву уже не получалось, прошли те времена. Отчаявшись, Херкеладзе наглухо закрылся. Попытки следователя и старшего оперуполномоченного по особо важным делам капитана второго ранга Андрея Охотникова «разговорить» резидента наталкивались на упорное сопротивление.

Очередная попытка Охотникова установить контакт с Херкеладзе, казалось бы, потерпела неудачу. Резидент продолжал игру в молчанку. Их разделяла невидимая стена. Оба почти ровесники, родившиеся в одной стране — СССР, говорящие на одном языке, когда-то ходившие в детский сад, а потом в школу под звуки одних и тех же мелодий, спустя годы стали непримиримыми противниками. И тогда Андрей решил изменить тактику беседы. Он присел на стул, открыл папку с материалами, затем бросил быстрый взгляд на Херкеладзе, прочел в его глазах холодное презрение и произнес ставшую уже дежурной фразу:

— Гражданин Херкеладзе, чистосердечное признание и сотрудничество со следствием облегчат вину.

Тот ничего не ответил и отсутствующим взглядом смотрел куда-то за спину Андрея. Охотников сохранял выдержку, не терял надежды добиться от резидента признаний в шпионской деятельности и решил пойти по нетрадиционному пути. Перед ним находился профессионал, который знал, на что шел, когда взвалил на себя тяжкое бремя нелегального резидента. Обращение к его памяти об их некогда общей родине, апеллирование к вековой дружбе русского и грузинского народов, обвинения в адрес нынешних правителей в Тбилиси не имели смысла. Суровая действительность слишком далеко развела их по разные стороны баррикад. Единственный путь из возникшего тупика Охотников видел в том, чтобы достучаться до холодного разума Херкеладзе. И первый его вопрос: «Сколько вам лет?» — попал в цель.

— Чего-чего?! — удивился Херкеладзе.

— Так сколько?

— В протоколе все записано.

— А сколько вам будет эдак лет через двадцать — двадцать пять?

В камере воцарилась тишина.

— Молчите? Тогда я отвечу: под шестьдесят, — нарушил ее Андрей.

— А вам-то что с того? — сквозь зубы процедил Херкеладзе и ожег его ненавидящим взглядом.

Охотников не отвел глаз и, не меняя тона, продолжил:

— Мне ничего. А вот вы выйдете на свободу дряхлым стариком с кучей болезней и…

— Это мы еще посмотрим?! — здесь выдержка изменила резиденту.

Его пальцы сжались в кулаки, и кожа побелела на костяшках.

— И смотреть нечего. При такой вашей позиции и тех вещдоках, что имеются у обвинения, можете не сомневаться, загремите на полную катушку.

— Катушку?

— Да! Думаю, что за это время — не знаю, как дети, а те, кто вас посылал шпионить, вряд ли вспомнят про сгинувшего в Сибири резидента, и то, если им самим найдется место в Грузии.

— А вот этого не надо! Ты… Ты Грузию не… — задохнулся от ярости Херкеладзе и угрожающе подался вперед.

— Не кипятитесь! Возьмите себя в руки и трезво оцените свое положение, — осадил его Охотников и снова обратился к разуму резидента: — Это уже сам грузинский народ определит, какая ему нужна Грузия. Грузия Саакашвили, который разделил свой народ. Вы только вдумайтесь: в России живет полтора миллиона грузин, почти треть населения Грузии. И заметьте, они не жалуются. Так какую же Грузию вы защищаете? Грузию Саакашвили, который сделал нас врагами?

— Ту, которая сбросила русское ярмо. За нами — цивилизованная Америка и Европа, — с вызовом ответил Херкеладзе.

— Если вы надеетесь, что проспект Буша в Тбилиси приведет к храму, то ошибаетесь — он приведет в тупик.

— Но и ваш проспект Ленина к коммунизму не привел.

— Ну уж если быть до конца точным, то имени вашего земляка Иосифа Сталина.

— Сталина?! Его как раз и не хватает, чтобы покончить с этим бардаком!