Чертова дюжина

«Куда же он пойдет? – с тоской подумала Дина. – Хоть бы Семеновна попросила их…»

Но Семеновна не просила. Она стояла все так же неподвижно, завернув руки в передник, и лицо ее было мрачным.

Дина умоляюще протянула руку к офицеру, но мгновенно опустила ее, встретив холодный взгляд серых глаз. Она поняла, что просить бесполезно.

«Он такой же ужасный, как все немцы», – подумала она, и снова ее охватил страх. Она хотела сказать Косте что-то хорошее, успокаивающее, но зубы ее стучали, она дрожала и чувствовала, что ладони ее рук становятся влажными.

– К вечеру нужно прибрать здесь, – спокойно заговорил немец. – Я буду переезжать. Все оставить как есть, только со стен эту дрянь уберите, – он кивнул головой на картины Шишкина «Лес» и Левитана «Поздняя осень», висевшие в комнате Тараса Викентьевича напротив двери. – Русского искусства теперь нет, – продолжал он, рукоятью плети дотрагиваясь до картины Айвазовского и Репина «Пушкин на берегу Черного моря». Картина висела в кухне над столом.

Бросив прощальный взгляд Дине, Костя направился к двери, но когда немец заговорил об искусстве, он повернул к нему гневное, пылающее лицо и сказал, задыхаясь от волнения:

– Что вы понимаете в искусстве?! Ваш народ…

– Костя! – умоляюще прошептала Семеновна, и первый раз за этот вечер в глазах ее мелькнул страх.

Дина бросилась к Семеновне, прижалась к ней и замерла.

– Что, собачка? – удивленно отступил офицер назад. Очевидно, он хотел сказать «щенок», но не знал этого слова на русском языке. Немец засмеялся: – Иудейская собачка защищает русское искусство! О, это великолепно! Такого зрелища я еще не встречал в России.

Он достал из кармана изящный перочинный нож, подошел к картине и с диким ожесточением начал резать полотно.

– Вот лицо господина Пушкина, видишь? – с увлечением дразнил он Костю. А тот стоял бледный, с дергающимися губами, и его выразительные черные глаза, не мигая, смотрели на немца. – И вот так! – Немец сорвал со стены раму с клочками полотна, изломал ее о колено и со смехом бросил Косте под ноги.

Костя наклонился, поднял раму, как бы раздумывая, некоторое время стоял без движения и вдруг, размахнувшись, запустил ее в лицо офицера.

– Варвары! Свиньи немецкие! – крикнул он, задыхаясь, и закончил почти шепотом: – Не жить вам, все равно не жить на нашей земле!

Немец ловко отскочил в сторону. От неожиданности он растерялся.

– Ой! – закричала Семеновна, бросаясь вперед и пытаясь собой закрыть Костю.

Но солдаты грубо оттолкнули ее, схватили Костю, скрутили ему назад руки. Они вывернули ему острые, худенькие плечи. Он со стоном рванулся. Курточка расстегнулась на груди, и алые концы пионерского галстука взметнулись вверх.

– Костя! – не помня себя закричала Дина, бросаясь к нему, но офицер отбросил ее в сторону.

– Пионер?! – со злобным торжеством воскликнул немец. – Повесить! На этой тряпке повесить! – в бешенстве взвизгнул он, указывая на галстук, и выскочил на улицу.

Солдаты поволокли Костю во двор. Он не сопротивлялся, не бился, не кричал, только пытался повернуть голову, чтобы взглянуть на Дину.

Семеновна выбежала вслед за солдатами, а у Дины подкосились ноги, и она бессильно опустилась на пол. Но вскоре, пересилив себя, она, как слепая, нащупывая руками стены, вышла на улицу.

Над городом вставала ночь, ароматная, тихая. Издалека доносилось гулкое эхо залпов. В саду, возле дома, тихо шелестели листья деревьев, словно река медленно катила свои воды и плескалась о берег. В воздухе стоял чуть уловимый звон стрекоз, тихий, надрывный, как стон. Казалось, он поднимался из глубины земли, обнимал притихший город и тонул в вышине звездного неба.

Свежий воздух вернул Дине силы. Она глубоко вздохнула и вдруг услышала страшный крик Семеновны:

– За все расплатитесь, ироды! Ох, горьки будут слезы ваших сирот! Вашу черную кровь земля не примет, детоубийцы!

У высокого школьного забора копошились черные тени. Там происходило что-то страшное.

Спотыкаясь и падая, Дина бросилась бежать. Она знала, что на каждом углу ее родного города стоят немецкие патрули и смерть ждет того, кто после восьми часов вечера выйдет на улицу. Но темные силуэты людей у забора, хриплый крик обезумевшей Семеновны были страшнее смерти.

За Родину

Дина бежала по дороге, не пытаясь схорониться в тени домов и заборов.

То, что случилось пять минут назад, потрясло ее. Она не знала, куда и зачем бежит, не понимала опасности, которой подвергала себя.

Всякое живое существо в страшные минуты прячется под родной кровлей, и Дина инстинктивно бежала в сторону родного дома.

Нередко судьба человека зависит от простой случайности. Первый раз в тот момент, когда девочка бежала мимо немецкого патруля, луна зашла за облако, и в каком-то дворе раздался душераздирающий крик. Темная фигура часового перешла дорогу и, прислушиваясь, остановилась у ворот того двора, куда недавно проследовали четверо немцев. Когда во дворе все стихло и часовой вновь вышел на дорогу, по-прежнему между туч плыла светлая луна, а Дина бежала далеко от этого места.

Так случайность спасла ее, но другая случайность чуть не погубила.