Чертова дюжина

Бессознательно она ступила на мостик через канаву, пробежала по нему, привычным жестом схватилась за ручку калитки и толкнула ее всем телом. Звякнул железный засов, но калитка не открылась.

– Вэр ист хир? – сейчас же раздался громкий голос. Засов снова звякнул, и в полуоткрытую калитку одновременно осторожно высунулись голова и дуло автомата. – Вэр ист хир? – повторил немец.

Над его головой появилась другая голова. Калитка открылась, и на улицу вышли три немецких солдата.

– Что надо? Русский? – с трудом спросил один, толкая Дину автоматом в грудь.

– Русский девка? – удивленно сказал другой.

Дина стояла в оцепенении.

– Пшёль штап! – скомандовал все тот же немец, заходя сзади Дины и подгоняя ее прикладом.

Она шагнула в сад, и вмиг покинуло ее тяжелое, молчаливое оцепенение. Сердце ее сжалось от боли. Она любила шум своего сада и не раз, когда ветер трепал листву, ложилась на траву и прислушивалась к шуму деревьев.

Как в оркестре, различала она тогда нежный шелест мелких листьев сирени, тихий шум елей и говор тяжелых листьев дуба.

Теперь до предела обострившиеся чувства ее подсказали, что в любимом оркестре не хватает главных тонов.

Она беспокойно оглянулась и заметила, что в саду нет старого дуба. И только после этого подумала – куда же солдат ведет ее?

«Верно, это штаб, – подумала она. – Они повесят меня, так же как Костю». И ей вдруг со страшной силой захотелось жить, так захотелось, что все другие желания и чувства покинули ее. Немец опять толкнул ее в спину автоматом, и она поняла, что нужно входить в дом.

Дина поднялась на лестницу, и ступеньки знакомо скрипнули под ногами. Солдат втолкнул ее в кладовую и прикрыл дверь. Другой зашел в комнаты. Оттуда слышался громкий, оживленный русский говор.

Дина оглянулась. Кладовая была пуста и освещалась тускло мерцавшим фонарем. На гвозде, вколоченном в стену, Дина увидела пестрый пояс от летнего костюма Екатерины Петровны. Она поспешно сняла его с гвоздя, села в угол, прижалась лицом к нему и зарыдала.

– Мамочка, мама!.. – шептала она, заливаясь слезами. И хотелось ей выплакать всю накопившуюся боль одиночества, безумный страх перед немцами, тоску, охватившую ее после страшной гибели Кости. Хотелось ей участия, жалости, заботы, но некому было пожалеть ее, некому было позаботиться о ней, и от этой мысли становилось еще тяжелее.

Здесь все было знакомо. С каждым углом было связано какое-нибудь воспоминание. И все это теперь говорило о том, что детство, радость, спокойствие – минули невозвратно.

Вот сюда, в эту кладовую, однажды Дина заперла Юрика, чтобы он не мешал ей и Косте заниматься. С тех пор прошло почти полгода, но и теперь, вспоминая этот случай, Дина почти физически ощущала в своих руках мягкое тельце брата. Как он бился тогда и кричал на весь сад! Он долго стучал кулаком в дверь кладовой, плакал и кричал в щелку, а потом замолк и через некоторое время вдруг, с громким смехом подкравшись сзади, бросился на Костю. Дина немало дивилась тогда тому, что мальчик самостоятельно сдвинул доску пола кладовой и выбрался в сад.

Внезапно Дина перестала плакать и подняла мокрое лицо. Взглянув в полуоткрытую дверь на широкую спину солдата, стоявшего у двери, она стала внимательно осматривать пол.

Одна широкая половица выступала над другой. Было ясно, что именно ее сдвигал Юрик.

«Бежать! – мелькнула мысль у Дины. – Быстро закрыть дверь на крючок. Крючок прочный. Пока его будут открывать, можно отодвинуть половицу, спуститься под крыльцо, оттуда в огород…»

Дина уже не плакала. Она знала, что надеяться не на кого, только сама она может спасти себя. Здесь же (она была твердо уверена) ее ждет смерть.

И вдруг из комнаты, где прежде была столовая Затеевых, она услышала голос Игоря Андреевича Куренкова. Только теперь она сообразила, что слышала его голос давно, но была слишком занята своим горем и ничего не замечала.

В первый момент она растерялась, затем обрадовалась, а потом опечалилась. «Конечно, его тоже схватили, – подумала она. – Нужно спасать и его». Вероятно, после допроса Игоря Андреевича приведут в эту кладовую. Она передаст ему записку, револьвер и выведет отсюда на волю.

Дина приблизилась к двери и стала слушать, что говорит Игорь Андреевич.

Он засмеялся задорно и весело.

«Не может быть, – подумала Дина. – Значит, это не он…»

До нее донеслись слова:

– Так. Вы отметили в списке эти фамилии, господин Куренков?

«Господин Куренков?» Дина ничего не понимала.

– Да. А командира партизанского движения – «Жар-птицу» разыщем, – слышался голос Игоря Андреевича. – Вы уж положитесь на меня. На днях я узнаю их местопребывание. Они меня сами известят. Верят как богу! – И он снова засмеялся.

Теперь Дина поняла все. Она чуть не вскрикнула и зажала рот руками.

Солдат, не обращая внимания на девочку, равнодушно прислушивался к непонятной русской речи, доносящейся из комнаты.

– Эту анкету, господин Куренков, полковник просил вас заполнить побыстрее, – продолжал незнакомый голос. – Кстати, с какого времени вы состоите на службе нашей разведки?

– С 1929 года, – ответил Куренков.

– Вы русский?

– Мать немка, отец русский.