Чертова немощь

Она встала, вытерла слезы и ушла в комнату дочери. Прощаться было некогда. И не следовало. Вооружившись небольшим ножом, я накинул старый плащ, и пошел прочь, к черте, где заканчивались владения деревни.

Там, за деревянной изгородью начинались страшные земли. Царство ужаса, вечный источник ночных кошмаров, потока отчаяния, в которым жили наши предки, и будут жить наши дети и внуки. Ни на секунду не забывал, что цель моя – привести лекаря для дочери, либо само лекарство. Вот моя цель, вот мои силы. И я сделал шаг.

Уверенность, смелость, вера – ничто, когда тебя окутывает могильный холод, а ноги тяжелеют, подобно двум сухим веткам. Из каждого кустика незримые очи наблюдали, с голодом, ненавистью и каплей интереса. Нескончаемый поток неслыханных звуков ринулся в мои уши, и я замер на месте. Мне было слышно, казалось, всё, и взмах крыла черного ворона – вон он – полетел доложить обо мне своему хозяину, и перебирание маленьких ножек ежа, что спасался от чего-то ужасного в самой глуши страшного леса. Я утопал в отчаянии, страх овладел и телом, и душой. Но, вспоминая, как больная дочерь всеми силами противится ярому недугу, просто не мог отступить. Я здесь ради нее, и не поверну назад, пока не получу лекарство. Если и удача, и все, что следит в сей час за мной явит свое благословение, то не попадется зверь, не придется мне торговать с ним душой и плотью, а потому, скоро к закату выйду прочь, и до города будет не ближе, но безопасней. Клетка, в которой мы были заперты, когда-нибудь должна дать брешь.

С каждым шагом, хоть и был он тяжелым, я продвигался вглубь. С каждым шагом я был ближе к выходу. С каждым шагом я всё четче видел выстраиваемую предо мной тропу.

Кроны деревьев медленно, почти незримо гнулись в поклоне невиданному существу. Натоптанная тропа, на которой не осмелилась взойти травинка, манила вперед. Звуки пропали, и только неуверенные шаги нарушали покой. Казалось, вот секунда, мгновенье и темные ветви потеряют власть, а тропа приведет аккурат к выходу. Но я ошибся.

Впереди показалась кирпичная кладка. Подойдя ближе, она стала павшей стеной маленького дома, кирпичного, нового, но разрушенного временем. Откуда он здесь взялся? Я коснулся рукой кладки, и она, словно от могучего удара крепкой руки, начала осыпаться. Сперва по кирпичику, а потом вовсе кусками, ударяясь о землю, охала, кричала, выла, призывая сюда все живое.

Я сделал шаг назад, другой, и уперся во что-то большое: из ниоткуда позади меня появился колодец, заколоченный, поросший мхом, хотя секунду назад его не было. Звуки вновь пропали.

Я стоял посреди небольшой поляны. Крупицы разума медленно исчезали, и оставалась лишь пустота. Стена, что от простого касания обратилась в руины, появившийся внезапно колодец и нечто. Ужасного вида тварь вышла из-за деревьев: четвероногое, в густой шерсти, местами слипшейся, черепом козла на голове и длинными рогами, белыми, как кость. Она ожидала меня на краю поляны. Я достал нож.

– Иди, иди, я не боюсь, я здесь чтобы положить конец! Подойди, и я вспорю тебе брюхо, избавлю лес от зверя, людей от страха, и мы сможем жить спокойно! – я сорвался на крик, – Убью тебя и вернусь домой!

– Неужели?

Голос, приятный и теплый, вырвал из смелого безумия. Он звучал из всех уголков леса, доносился не в уши, а в голову, чистый, яркий, добрый.

– Так что же дитя, что изливается в ужасе в сей час на одре? Не за тем ты идешь, дабы милость целебную найти?

Крик отчаяния вырвался из груди. Здесь мой путь подойдет к концу. Здесь я найду смерть в лапах зверя, оставив доченьку умирать, оставлю любимую женушку одну.

– Человек, взгляни же пред собой, – продолжал голос, – да узри, что вы легендами лжи избегаете. Доколе хотел бы он пиршества твоею плотью, сделал бы давно. Но стоит.

В подтверждение слов голоса, тварь продолжила стоять на месте, прожигая меня взглядом.

– Хочешь ли ты поднять больную деву на ноги?

– Хочу!

– Так оголи орудие, пролей кровь.

Я сделал так, как приказал голос. Достав нож, я покрепче сдал его в руке. Тварь сделала шаг.

– Не бойся. Пролей кровь. Робость отпусти.

Тварь подходила всё ближе. Медленно, чтобы не спугнуть меня. А я же, обвороженный голосом, стоял.

– Пролей кровь.

Голос не унимался. Когда между мной и тварью оставался шаг, не больше, она вскочила на задние лапы и всем телом упала на нож. Издав предсмертный хрип, тело сползло вниз.

– Брось жертву, брось. Брось жертву в колодец и познаешь путь излечения дочери.

Я не противился. Бросил окровавленный нож и навалил на спину тушу. Волочить ее к колодцу было несложно, словно нечто помогало, поддерживало, придавало сил. Перевернув тело, я сбросил его вниз, в бесконечною тьму.

– Где жертва землю кровью одарила, цвет растет. Сорви его. Пусть знахарь делает отвар, и дева пусть его испьет. Сие силы придает. А оберег, что носит дева та на шее, отними, гвоздём ты к дереву прильни его, и будет так. Ступай.