Чертова погремушка

— "Она снится мне каждую ночь, — недовольным тоном "" начал читать Костя. — Я хочу еще раз увидеть ее, взять в руки, почувствовать то тепло и покалывание, услышать звон колокольчиков. Заглянуть в ее бездонную глубину. Снова увидеть то, что увидел тогда. Почему только я не взял ее с собой? Но я не мог. Как бы я объяснил на контроле в аэропорту, что это? Я скучаю по ней, уже много лет. Чтобы поехать за ней, нужны огромные деньги. Они есть у меня, но я не могу с ними расстаться. Каждый потраченный рубль причиняет мне настоящую физическую боль. И я вынужден скрывать это, чтобы Костя с Леной не считали меня отвратительным скрягой. А я и есть отвратительный, мерзкий скряга. Скупой рыцарь. Они привозят мне деньги, потому что думают, что я живу на свою жалкую пенсию. А я беру. Потому что действительно живу на пенсию и на их деньги. А все остальное… А ведь по сравнению со мной они нищие, хуже, чем нищие. Я мог бы отдать им свои деньги, чтобы они ни в чем себе не отказывали, ездили по свету, пока молодые. Но я не могу, не могу! Что за наказание? Если только после моей смерти. Наверно, мне недолго осталось жить. У меня ничего не болит, и для своего возраста я просто неприлично здоров. Но мне нет от жизни никакой радости. Только сиюминутные удовольствия. Даже не удовольствия, а физическое удовлетворение — от еды, сна, посещения туалета. Одна радость, нет, не радость, а страсть, истощающая до полного изнеможения, — это поехать в какую-то дикую глубинку, найти развалины бывшей дворянской усадьбы, побродить там и вдруг увидеть в земле сундучок или горшок. Выкопать, привезти домой, почистить, пересчитать, рассортировать, продать. Двадцать раз пересчитать плотные, шершавые бумажки. Кто сказал, что деньги не пахнут? Их аромат не может сравниться ни с чем. Ни духи, ни изысканная еда, ни запах желанной женщины — все это и в подметки не годится запаху денег. Когда я беру их в руки, внутри все поет и пляшет. А потом пойти в банк, положить на счет и долго рассматривать цифру в графе "приход". Снова и снова доставать и смотреть. Доставать и смотреть. А по ночам просыпаться в ледяном поту и умирать от страха, думая о том, что банк может разориться, что государство снова наложит лапу на мои деньги. Снять и держать дома? И пугаться каждого шороха, каждую секунду ожидая визита грабителей?

Мне страшно жить и страшно умереть. Я устал. Я болен. Не телом, а душой. Это страсть, и она меня погубит. Уже погубила. Мне мерещится всякое. И тот, кого я видел когда-то во сне. Тот, кто подарил мне погремушку. Теперь я знаю, он не Бог. Он уже не так красив. Он смеется надо мной, зная, что обманул меня, что я в его власти. А еще меня постоянно мучают воспоминания о… (здесь несколько строчек густо зачеркнуто). Мне страшно. Как мне ни тяжело, я должен буду рассказать об этом Косте и Лене. Ее обязательно надо найти и…"

Костя закрыл тетрадь и положил ее на стол.

— Да-а-а… — протянул он. — Ну и дела.

— Вот видишь! А еще помнишь, в больнице он сказал: "Только погремушку нельзя…" Костя, не надо за ней ехать!

Он молча барабанил пальцами по столу. На лице его читалась не просто борьба, а настоящая мировая война. Я умоляюще смотрела не него.

Как знать, может, здравый смысл и победил бы, но я сделала роковую ошибку. В тот момент, когда мне показалось, что Костя все-таки склоняется к моему мнению, я сказала жалобно:

— Костенька, ну хочешь, я на колени перед тобой встану?

— Перед иконами своими на коленях стой! — грубо оборвал меня Костя. — А теперь вытри сопли и слушай меня.

Я уставилась на брата, от неожиданности открыв рот. Да, мы с ним часто ссорились и спорили, и он нередко грубил и орал на меня, и все-таки обычно я брала верх. Может, потому, что чувствовала, что сильнее его. А может, потому, что была права. На этот раз я тоже была права, но что-то подсказывало мне: ни криками, ни уговорами, ни слезами настоять на своем мне не удастся. Таким я его еще никогда не видела.

— Так вот, — Костя навис надо мной и смотрел мне прямо в глаза каким-то совершенно диким взглядом. — Видишь эти деньги? Половина — твоя. Можешь забрать их хоть сейчас. Те деньги, которые в банке, мы получим через полгода. Разумеется, тоже пополам. Как только станет тепло, я полечу в Сибирь, найду эту дрянь и привезу сюда. И не надо кивать на дядю Пашу. Во-первых, он явно не дружил с головой. Уж не знаю, от травмы или всегда таким был. Честно говоря, мне плевать. А во-вторых, то, что он был патологическим скрягой, совершенно не значит, что и я стану таким же. Мне никогда не хотелось иметь много денег только для того, чтобы они были. Я хочу их тратить, понимаешь? Иметь хорошую машину, дорогую одежду, ходить с красивыми девушками в рестораны. Дом купить. На Канарах. А не корячится всю жизнь на чужого дядю за какие-то жалкие тридцать штук в месяц. Чтобы мелочь в карманах считать на бутылку пива. Чтобы у сестры занимать до получки, если надо девушку в кафе пригласить. Или на новые джинсы.