Чертова погремушка (СИ)

— Бродят где-то, — объяснил Генпетрович сам себе, глубоко затянувшись. — Копают, видать. Ищут. Чо ищут, черт их знает. Ну и пусть, нам же с Веруней лучше. Дом теперь построим. Поженимся. Детей народим. Верка-Вера ты моя, Верка сладенькая, — запел он вполголоса.

— Похоже, никого, все чисто, — шепнул Костя.

Подождав еще несколько минут, мы вышли из-за кустов.

— Ага, вот вы где, — обрадовался Генпетрович. — А я-то уж забеспокоился. Ну чо, полетели?

Я даже про «смертничков» не вспомнила — настолько было все равно. Всю дорогу меня кисло подташнивало, рев пробивался в наушники, от чего и без того гудящая голова басовито резонировала. Большую часть наших пожитков Костя утрамбовал в мой рюкзак, который стоял у меня в ногах. В своем он оставил только мягкие вещи, на которые бережно уложил «погремушку». Этот рюкзак он держал у себя на коленях. Ревность и облегчение по-прежнему вяло плескались во мне где-то очень глубоко.

Время от времени мне хотелось умереть, но сомнительность загробной участи заставляла вспомнить о том, что я так и не увидела рай — хотя бы одним глазком. И тогда я кидала косые взгляды на Костю, баюкавшего свой рюкзак. По идее, он должен был выглядеть нелепо — в дурацкой войлочной шапке, с рюкзаком в обнимку. Но я ловила себя на том, что чуть ли ни любуюсь им.

А ведь надо было еще уговорить Костю ехать обратно поездом. Как бы мы пронесли «погремушку» через «телевизор» в Красноярском аэропорту! Да и на местном самолете я больше лететь не хотела. Ни за какие коврижки. Но если раньше разговор об этом не вызвал бы у меня никаких затруднений, теперь я с ужасом думала о его необходимости.

Однако Костя сам заговорил об этом, когда мы вернулись в Пятиреченское и уже сидели за ужином.

— Ну чо, послезавтра в Красноярск? — спросил Генпетрович, разливая по стопкам самогон. — Как раз рейс будет.

— Да мы… — невнятно промычала я, прикрывая свою стопку ладонью. Ловко отбросив мою руку, он все-таки налил мне.

— Мы поездом обратно, — веско припечатал Костя. — Лена боится.

При этом он смотрел не на меня, а на Верку, которая вдруг засмущалась и стала малиновой — в тон скатерти и своему платью, скроенному, видимо, из того же куска материи.

— Это ж скока пилить-то поездом?! — ужаснулся Генпетрович. — Ну надо ж так!

— А дизель-то тока в пятницу, — пропела Верка, глядя на Костю.

Странное дело, подумала я, а позавчера она вообще на него внимания не обращала, все на Генпетровича своего налюбоваться не могла.

— Ну… как хотите, — пожал плечами Генпетрович, производя в уме сложную калькуляцию. Конечно, билеты на рейс дороже, но ему-то с этого ни жарко, ни холодно. А полторы тысячи вдобавок к уже полученным двадцати и пятисотке за первую ночь — тоже капитал.

На следующее утро Генпетрович занялся самолетом, а нам предложил погулять по окрестностям.

— И я с ними, — подскочила Верка, все в том же малиновом платье, резиновых сапогах и стеганой куртке, похожей на ватник. — Покажу, где тут чо.

— А в кассе кто? — нахмурился Генпетрович. — Билеты продавать?

— Билеееееты! — презрительно пропела Верка. — Какие ишшо билеты? Кому надь — завтра придут и купят. Только зад отсиживать.

Генпетрович пожал плечами и молча отвернулся. Ему это все явно не понравилось. Мне тоже.

Мы прошли через все село по направлению к невысоким горам, поросшим лесом. Верка трещала, как взбесившийся попугай, цеплялась за Костин рукав и нарочно замедляла шаг — так, что я постоянно оказывалась одна впереди. Наверно, на нашу троицу не полюбовался только ленивый.

Как только село скрылось за деревьями, Костя отвел меня в сторонку, оставив Верку смущенно ковырять сапогом мох.

— Лен, — заявил он без обиняков, — иди-ка погуляй в другом месте.

— С какой ради? — возмутилась я, прекрасно понимая, с какой.

— Ты что, не видишь, что баба меня изнасиловать готова? Я боялся, прямо при муже набросится. Правда, он ей никакой и не муж, так что моя совесть чиста.

— Ничего себе чиста! — возмутилась я. — Люди нас приютили, накормили, помогли, а ты…

— Люди получили деньги. И вообще… «Снегопад, снегопад, если женщина просит…». Или тебе надо открытым текстом сказать: «Лена, иди отсюда на хрен, я тут эту дуру трахать буду»?

Я повернулась и пошла обратно, глотая злые слезы.

Сейчас вот приду, возьму «погремушку» и…

Зал ожидания с кассой вместе оказался закрытым на большой висячий замок. Потоптавшись на крыльце, я оглянулась на летное поле и подумала, что надо уходить отсюда, пока не заметил Генпетрович. Как ни была я зла на Костю и Верку, лучше ему меня не видеть.