Чертова погремушка (СИ)

- Ты и правда смешная. Или прикидываешься дурочкой. Наш общий Создатель дал вам свободу выбора. Хотя, между нами, девочками, я всегда считал, что Он так тонко пошутил. На самом деле выбор — это проклятье. Что бы человек ни выбрал, все равно рано или поздно начнет жалеть и думать, что другой вариант, возможно, был бы лучше. Так вот, о чем это я? Ах, да, о свободе выбора. Вот смотри, я сейчас тебе скажу: или ты, красавица, будешь моей — понимай, как хочешь, в меру своей испорченности, — или немедленно умрешь самой страшной смертью. Ты свободна выбирать. И выберешь то, что тебе покажется более привлекательным. Из двух зол — меньшее. А уж с жертвенностью — еще проще. Допустим, твой ребенок остался в горящей квартире. Впрочем, про ребенка тебе еще не понять до конца. Ну ладно, друг твой остался в горящей квартире. Ты можешь сама спастись, а можешь постараться его спасти. С большой вероятностью, что ты погибнешь сама или вы погибнете оба. Вот и выбирай, что для тебя страшнее — смерть или жизнь без него в угрызениях совести.

Я до крови закусила губу. Потому что он был прав. Нет, была, конечно, в этой правде какая-то червоточина, какая-то тонкая софистика. И если бы я только могла поймать ее, сформулировать четко. Как Ахиллес, который, как известно, математически и логически не в состоянии обогнать черепаху, а на деле вполне может поиграть ею в футбол.

— Ближе к телу. Берем вокал? — деловито поинтересовался дьявол. — Рекламная акция прошла успешно?

Ответить я не успела — в кухню вошел Никита. И вид у него был такой же помятый, как и у меня. Дьявол усмехнулся ехидно и исчез — так же мгновенно, как и появился.

— Ты с кем-то разговаривала? — спросил Никита, не глядя на меня.

— Тебе показалось, — я тоже отвернулась.

Мы молчали всего несколько секунд, которые мне показались вечностью.

— Я больше не буду петь при тебе.

— Пожалуйста, не пой больше.

Мы сказали это одновременно.

— То есть, это было здорово, просто потрясающе, но…

— Не надо, — я подошла к нему, положила руки на плечи, уткнулась носом в грудь. — Это было… В общем…

— В общем, это было чем-то вроде твоей способности видеть людей насквозь, так?

Я кивнула.

— Понимаешь, мне всегда хотелось петь. С детства. Еще до Савки и Гришки. И потом — тоже.

— Но ты боялась. Еще бы. Я бы тоже после такого боялся. Хотя у тебя очень хороший голос. Не Образцова, конечно, но вполне ничего. Я слышал, как ты поешь в ванной. И слух есть. И ты вполне могла бы…

— Что я могла бы? — я неожиданно для себя всхлипнула. — Мне скоро четвертый десяток пойдет.

— Подумаешь, важность. Люди и позже начинают. Есть музыкальные школы для взрослых, есть любительские студии, театры. Ты определись, чего ты хочешь — шашечки или ехать.

— Ты не понимаешь. Я могу стать просто… суперзвездой. Люди будут с ума сходить от моего пения. Слава, деньги…

— Нет, Лена, вот это я как раз прекрасно понял. И тоже чуть не сошел с ума. Только подумай — оно тебе действительно надо? Я же спросил — тебе шашечки или ехать? Слава и деньги — или возможность петь?

Я плюхнулась на стул и заревела. Как больной ангиной малыш, которому мама не дала мороженое.

Эта сволочь снова оказалась права. Потому что я хочу, хочу, хочу!!! Понимаю, что не должна, что это ужасно — но хочу!

В рев я вложила всю свою досаду, слабость, отчаяние. И так мне вдруг захотелось на самом деле рассказать Никите все. Переложить часть своей отвратительной ноши на него. И я уже открыла рот, но тут на холодильнике заверещал Никитин мобильник.

— Надо ехать, — сказал он, закончив разговор. — Какая-то у нас в «Корриде» проверка внеочередная.

Следующие несколько дней я упорно сражалась сама с собой, понимая, что терплю поражение по всем фронтам. Перед глазами упорно стоял образ смешной немолодой домохозяйки с потрясающим голосом, которая почти выиграла какой-то там телеконкурс и стала известной всему миру.

«Ты просто не будешь петь при Никите, — лицемерно говорил мне мой голос. — И все будет хорошо».

«А другие как же?» — вяло сопротивлялась я, вполне готовая сдаться.

«А что другие? Других просто не надо пускать в свою спальню. Пусть сходят с ума издали».

«Нет! — говорила я. — Нет. Нет…»

Никита решал какие-то свои проблемы с налоговой, приходил домой поздно, а я часами бесцельно слонялась по квартире, немытая и нечесаная, в ночной рубашке. Я снова и снова пела — пела своим слабеньким меццо. А потом готова была выть по-волчьи — настолько жалким и тусклым казался мне мой голос.

Дьявол не появлялся — видимо, решил взять меня измором. Ждал, когда я дозрею. А я уже почти сдалась, почти решилась — нужен был только маленький толчок. Теперь мне трудно было поверить, что страх неудачи, страх позора настолько задавил мое желание, что я вполне успешно обманывала сама себя.

Никита поглядывал на меня, хмурился, но ничего не говорил. Теперь по вечерам он лежал на диване и смотрел телевизор. А я, сидя в кресле, таращилась остекленевшим взглядом в стену и грезила наяву.