Я молча достала из сумки пачку сберегательных книжек – штук пять или шесть – и бросила Косте на колени. Он был прав. И правота эта тоже была противной.
– Енотский царь! – ахнул Костя. – Вот это да! На, посмотри!
На рублевых счетах у дяди Паши лежало в общей сложности чуть меньше десяти миллионов. На валютных – около двухсот тысяч евро. У дяди Паши, который получал пенсию десять тысяч с копейками! Которому мы время от времени подбрасывали тысячу-другую!
– Я тебе говорю, он выкапывал клады, как-то их загонял и втихаря скирдовал деньги. Обалдеть! – Костя вскочил и возбужденно заходил по комнате. – Ленка, да мы с тобой богаты! Ай да дядя Паша, ай да… Ну ладно, замнем для ясности. Ты что, не рада?
– Рада, – механически ответила я. – Очень. Поехали домой.
– Ну уж нет! – Костины глаза лихорадочно блестели, на щеках проступил некрасивый, пятнами румянец. – Хочешь – поезжай одна. А я тут еще пошукаю. Глядишь, и погремушку найду. Интересно, что это?
– «Ее обязательно надо найти и…» – я машинально процитировала последнюю фразу из дядиного дневника. Почему-то мне в голову пришло, что он имел в виду именно ее – погремушку эту.
Костя посмотрел на меня с недоумением. Я развернулась и пошла в прихожую.
Костя вернулся только в начале второго. К этому времени я выпила кофейник кофе, дочитала дядин дневник и сидела в кресле, тупо разглядывая стену. То, о чем писал дядя Паша, не укладывалось в голове. Меня грызла дремучая тоска и предчувствие беды.
Он вошел в гостиную, не раздевшись, оставляя на ковре грязные следы. От него пахло коньяком – то ли остограммился по пути домой, то ли проинспектировал содержимое дядиного бара, где стояло несколько бутылочек для гостей и от простуды. Расстегнув пальто, Костя вытащил из внутреннего кармана несколько толстых пачек.
– Тайничок нашел на кухне, – доложил он. – Двести тыр, двадцать две штуки баксов и евреев десять тысяч с копейками. А погремушки нет никакой. Я так думаю, может, он драгоценности так называл?
– Нет, не драгоценности, – вздохнула я, с ужасом глядя на деньги. – Я знаю, что это за погремушка. Здесь все написано, – я протянула ему тетрадь, но Костя отмахнулся:
– Своими словами, плиз!
– Фашистка! – шипел Костя, оттирая тряпкой свои следы. – Гестаповка!