Удивительно по-домашнему и уютно, как в самых светлых мечтах Копылова о дедовском доме, будто бы и не было чертовой вакханалии вокруг, внутри часовни трещала березовыми дровами самодельная, наскоро сложенная из б/у кирпичей, небольшая печурка. Андрей сложил ее практически в центре помещения, отступив от середины лишь для того, чтобы жар печи тихонько качался перекошенного бока старого алтаря, занимавшего главенствующую позицию, где он так любил читать молитвы в морозные, пасмурные дни. Блики, вырывающиеся из гнутой, а поэтому слегка приоткрытой дверцы топки гуляли по разукрашенному потолку и образам, делая застывшие, грубые лики икон движущимися, живыми, понимающими людскую беду.
Едва густой, вкусно пахнущий сбор из местных трав был залит кипящей водой, а затем аккуратно процежен через заранее приготовленное Андреем сито, как наслаждаясь обволакивающим теплом, расположившись за столиком, который был установлен сразу же у подножия алтаря, Корнышев все-таки завел давно откладываемый разговор:
– Н-да… – начал он весьма размыто, – обстоятельства… – добавил он чуть позже, выдержав между двумя бессвязными словами довольно большую паузу и осторожно отпил горячий вар из обжигающей, алюминиевой кружки.
– Ты о чем? – совершенно не понял своего товарища Денис, который пытался уже битых десять минут размочить в своей порции отвара, засохшую на десять рядов, старую сушку.
– Так вот как получается, Денис… Судя по рассказу Андрея, случаи у вас идентичные. То есть вроде и ты совершал все эти преступления в Братске, но в то же время не ты, – Корнышев надолго задумался, уставившись на небольшое пламя ближайшей жаровни у стены, – современная наука никогда не признает тебя невменяемым, Денис… По возвращении домой, тебе будут выдвинуты обвинения, в убийстве посторонних людей и твоего друга, хочу я этого или нет.
– Вот оно как… – поглощенный текущими обстоятельствами Копылов даже думать забыл о мире, который ждал его за порогом заговоренных мест, – все настолько плохо?
– Ты даже не представляешь… – сокрушенно вздохнул Павел, явно не договаривая главного.
– И сколько мне дадут, товарищ полицейский, за деяния моего двойника?
– Минимум двадцать пять, – нехотя признался он, – а то и вышку. Ты же, вроде как, маньяк… – с трудом выдавил сотрудник из себя неудобное слово.
– Маньяк…
«Господи, да за что мне это?» – невольно понеслось в мыслях Копылова, – «так больно осознавать, что вся эта кровь и грязь на руках моих. А если бы Воронцов попытался убить Дарью? Сына? Дочь? Мне нельзя возвращаться домой…»
Неутешительный вывод заставил Дениса вздохнуть и отойти к приоткрытым воротам часовни. Сквозь щелистую поверхность створок внутрь помещения просачивался осенний хлад, освежающий открытые части тела.
«Я не создан для тюрьмы» – Денис выглянул на улицу, сквозь щель, осматривая древние могилы в закатной мгле, – «я свободолюбив, успешен, люблю и любим. Тюрьма сопоставима со смертью. Или даже смерть предпочтительнее столь большого срока… Я помогу Павлу выбраться на волю, а сам останусь здесь, в местах своего детства. Иного выхода я не вижу»
Вновь тяжело вздохнув, Денис обессиленно опустился на пол, облокотившись спиной о стену.
Прислушавшись, отчаявшийся мужчина, на границе слуха уловил, как местный священник громко читает молитвы на другом конце старого погоста.
– Я тебя расстроил? – задал риторический вопрос Корнышев, с беспокойством вглядываясь в сидящего товарища по несчастью.
– Ни сколько! – довольно эмоционально отсек дальнейшие расспросы Денис, медленно поднимаясь на ноги, – ладно, давай решать проблемы, по мере их поступления. Я спать. Доброй ночи.
Забравшись в скрипучую койку и тем самым прервав ненужный разговор, Копылов отвернулся к стене, перебирая в памяти дорогие образы. От воспоминаний наворачивались слезы.
Свет свечей и жаровен практически не достигал этой части помещения и Денис, чувствуя себя предельно несчастным, был рад, что Павел не видит его страдальческого выражения лица и бездумных, покрасневших глаз, уставившихся в пустоту.
До боли жалко было добродушного патологоанатома. Мужчина живо представил себе, как Евгений, радушно встречая старого друга посреди ночи, получает предательский удар ножом в живот от Воронцова и недоуменно оседает на пол посредине холодного морга.
Дениса передёрнуло от отвращения, когда фантазия подсунула страдающему разуму картину дальнейших, замаскированных под религиозное преступление, непотребств и манипуляций, которые Воронцов непременно совершал с телом его друга на одном из рабочих столов.
«Что бы ни случилось со мной» – сжав кулаки, пообещал себе Денис, – «я непременно призову тебя к ответу, злобная ты тварь, даже если мне самому придётся сойти в могилу ради этого!»
Ночные изменения уже явно коснулись Андрея. Через стенку, мешая ходу мыслей, тихо, жалобно, перебиваемые то плачем, то смехом, слышались слова разнообразных, несвязанных молитв, издаваемых священником в своей ночной форме существования.