Чертово колесо

И вдруг вспыхнула пьяная беспричинная драка. Поток необъяснимой ярости обуял всех. Обломки стульев, разбитые лица, крики, ругань, визги, стоны… Звон битой посуды… Грохот падающего шкафа… Они в бешеном озверении дрались до тех пор, пока комната не начала заполняться голубыми форменными рубашками.

Милиция стала стаскивать приятелей вниз, в «воронок». Но, взбесившись от водки, они продолжали драться в коридоре, в прихожей, на лестнице, цеплялись за перила, отбивались руками и ногами. Плевались и поносили ментов тяжелым матом.

Наконец, их сволокли вниз, привезли в отделение, закинули в общую камеру, начали выводить по одному и избивать. Тогда они попритихли. Девятый вал водки прошел, наступил отлив. Друзья постепенно начали осознавать, где они. Кто-то сказал, что Катьку и Гюль тоже арестовали и теперь вкруговую пускают в арсенале. И правда — прислушавшись, можно было уловить, как клацает железная дверь, кто-то шушукается, смеется и шаркает. Арестованные опять подняли шум и гам. Тогда обозленные милиционеры, заправляя на ходу рубашки в штаны, пинками зашвырнули их в «воронок» и повезли в вытрезвитель.

В вытрезвителе на всех сразу нацепили смирительные рубахи и привязали к койкам, предварительно забрав из карманов все, чем побрезговала милиция. Дэви требовал прокурора. Ему надавали по морде, что вызвало новый шквал гвалта. Но в смирительных рубашках не попрыгаешь. Бедолаги постепенно сникли и вырубились.

Главный сюрприз ожидал их утром. Продрав глаза, с ломотой в телах и головах, избитые, на диком похмелье, они узнали, что против них заведено уголовное дело и никто вытрезвителя покинуть не смеет — сейчас приедет милиция и заберет их. Куда?.. Почему?.. Какое дело?.. Какая милиция?.. Что такое?..

— Как что?.. Эх вы, дурачки!.. — поднимал палец косоглазый ласковый дежурный, похожий на босховскую крысу в фуражке. — Мы-то вас отпустим — зачем вы нужны? Но там, у ментов, — он хлопал себя по плечам, — на вас большой зуб. — И он начал перечислять, заглядывая в папку: — Морду сержанту разбили?.. Погоны с него сорвали, плевались?.. Ругались, матерились, угрожали?.. Другому сержанту поларбуза на котелок надели?.. Мебелью швырялись?.. Посуду колошматили?.. Вот и выходит: хулиганство, сопротивление, оскорбление при исполнении, тяжкие телесные, нападение и, главное, отягчающая пьянка… Да тут лет на семь без разговора натикало!.. Вот телефон, звоните куда хотите, да побыстрее, через пять минут за вами приедут.

Но никто никуда позвонить не успел: по двору уже грохотал «воронок», и хмурые милиционеры, не отвечая на панические расспросы, повезли всех в отделение, где выяснилось, что дело открыто только на Коку и Дэви, как на особо буйных. Нукри и доходяге отвесили по незлой оплеухе, велев убираться и через неделю принести по тысяче рублей. А Коку и Дэви отправили писать показания.

В кабинете капитан Макашвили первым делом осмотрел их вены, ничего не нашел:

— Я вижу, вы ребята неплохие. Мне жаль вас — статьи до десяти лет тянут, шутка ли?.. Вы вели себя нагло. За такое надо платить штраф.

— Сколько? — с надеждой спросили они.

— Посмотрим. В принципе, дело закрыть можно. Но вот как быть с вытрезвителем?

— Что? — изумились задержанные. — С вытрезвителем? А как с ним быть?

— Вы забыли, какое сейчас время?.. — прищурился капитан. — Сейчас легче закрыть дело у нас, чем у них. Горбачев, будь он проклят! Борьба с пьянством — не слышали?

По его словам выходило, что день в горкоме партии начинается с оглашения ежедневной сводки из вытрезвителя, которую привозит курьер на спецтранспорте, как госдрагоценность, и передает с рук на руки первому секретарю, лично и чуть ли не под расписку. Всех замеченных в пьянстве тут же снимают с работы. Коке терять нечего, но Дэви, парторг издательства, только начал делать карьеру, и случившееся может ему существенно помешать.

Макашвили внимательно следил за лицами арестованных, потом предложил:

— Бегите сейчас за деньгами, езжайте в вытрезвитель, дайте там бабки и просите, чтобы в сводку не вносили.

У нас в сводке вы пока официально не проведены, я подождать могу. Все равно майора Майсурадзе сегодня нет.

Правда, сержант Исраэлян, которому вы чуть руку не вывихнули, очень на вас зол. У сержанта Гарибова лицо разбито. Ухо, кажется, надорвано…

— Это все мы успели сделать?.. Вдвоем?.. — удрученно спросили они (вчера — враги, сегодня — друзья и подельники).

— Да уж не знаю. Тут написано, что вы…

— А где девочки? — вдруг вспомнил Дэви.

— Где они могут быть?.. В вендиспансере, на обследовании… Не теряйте времени, езжайте в вытрезвиловку и там делайте дело, а то поздно будет! — захлопнул капитан пока еще тощую папку.

Несчастные поймали такси, объяснили шоферу, в чем дело, и, не переставая теперь уже в три голоса материть чачу, милицию и Горбачева, помчались на работу к отцу Дэви. Как назло, тот уехал с какими-то гостями во Мцхету. Тогда они попросили у секретарши денег, схватили, что было в кассе, и поспешили в вытрезвитель, где выяснилось самое страшное — сводка рано утром ушла в горком.