Чертово колесо

Капитан оказался человеком веселым и приветливым. Ладо был мало знаком с этой породой людей. «Обычный человек, как и мы», — думал он, украдкой погладывая на Пилию.

Гуга ехал молча, посматривая в зеркальце. Он тоже не вступал в разговор. Анзор и Пилия начали вспоминать каких-то людей и события. Ладо, поглазев на капитана, отвалился на спинку сиденья и стал перебирать в памяти последние сутки, за которые они проделали путь из Нальчика до Сочи.

От самого Краснодара они ехали, не останавливаясь, только раз запаслись бензином и питьем. Две огромные папиросы, убитые в Краснодаре, должны были обеспечить всю дальнейшую дорогу спокойствием.

После Безнога они отправились к Тимохе-цыгану. Их встретила орава курчавых цыганят. Во дворе валялись умопомрачительные вещи: половина фисгармонии, оси от КамАЗа, мотки колючей концлагерной проволоки, круглая старинная вешалка, рыболовные сети, соломенные шляпки, запчасти неизвестных машин, гнутые сковороды разной величины, куски одежды, ножки от рояля…

Они вошли в пустую хибару. На полу — кипы газет. По стенам тянулись двухъярусные, грубо сбитые нары, где под рваньем что-то копошилось.

Черные дьяволята привели отца — двухметрового Тимоху, со смоляной бородой, в каких-то фартуках, руки за поясом. Он узнал Байрама, но сказал, что мацанки нету. Когда же увидел протянутые купюры, то молча завернул фартуки, спрятал деньги в карман солдатских штанов, сказал, что поищет, и пригласил садиться на газеты. Орава курчавых бесенят мгновенно обступила гостей, в голос клянча мелочь и пытаясь шарить по карманам.

— Пошли прочь, щенки! — прикрикнул Байрам, а Тимоха погнал их во двор и, пригибаясь в дверях, вышел следом.

Скоро появился молодой цыган в серьгах и с двумя шайбочками мацанки:

— Вот, отец прислал…

Приятели стали рассматривать принесенное. После работы в поле Ладо по-другому смотрел на гашиш. Анзор завел разговор, что надо покурить, посмотреть, какой сорт лучше, но парень удивился:

— Какой еще сорт?.. Вот эти шайбы — и все, больше нету!

— То есть? — удивился Анзор. — Две шайбы за такие деньги?

— Да, а что? — ответил цыган.

— Мало.

— Больше нету, я же говорю…

— Нету?.. Тогда пусть возвращает деньги, — сказал Байрам. — Он чего, шутки шутковать вздумал?! Эти клиторки пусть своей кошке отдаст! Я, зёма, не из страны Болвании приехал, а тут живу. Пусть прикинет хуй к носу. Где Тимоха?

— Нету. Ушел по делу… — вызывающе ответил цыган, трогая серьги.

Шайбы лежали на столе. Анзор взял их, подкинул еще раз на ладони, спрятал в карман:

— Тут и сорока граммов не будет… Плевки…

— Я же сказал — больше нету.

— Ах, ты сказал?! — Байрам выхватил из ватника лимонку. — А я вот сейчас ее тебе в пасть воткну, и посмотрим, чего ты тогда говорить будешь!

Анзор не спеша достал из кармана кнопочный нож. Цыган ошеломленно смотрел на гостей. Байрам сделал движение, будто срывает чеку: «Пришла твоя смерть, гнида!» Анзор метким ударом двинул цыгана ручкой ножа в лоб, а Байрам добавил ногой по ребрам. Цыган взвыл и повалился на газеты, закрывая голову руками.

— Ну, сучар? Идешь за товаром или взрывать будем? — насел на него Байрам и стал двумя пальцами давить ему под скулы, чтобы разжать рот и всунуть туда лимонку, которая клацала о цыганьи зубы. — Оборзели, суки! Забыли, с кем дело имеете?

— Иду, иду… — глухо пробубнил цыган из-под цепких, обезьяньих рук Байрама.

— Давай, дуй! — Байрам рывком поднял его за волосы и ремень, потащил к двери и выбросил наружу. — Зови отца, не то всех вас тут взорву и вашу трухлядь спалю к едрене фене!

Анзор, отдуваясь, спрятал нож в карман. Ладо и Гуга молчали.

Байрам не выдержал и вышел во двор. Было слышно, как он хрустит по песку… Потом голоса, затихающая ругань, скрип калитки…

Он вернулся с двумя шайбами такого же вида:

— Вот, клянется, что больше нету.

— Ну, нормально теперь. Возьми себе отсюда, — сказал Анзор.

Байраму стало приятно, но он ответил:

— Все твое, зёма, ты издалека прибыл, а я тут как-нибудь прокормлюсь…

— Нет, это мы разделим, — сказал Анзор. — Как тогда, в «Столыпине»…

— В «Столыпине» потруднее было, чем сопляков уму-разуму учить. Тут овцы блеют, а там волки седые выли… — усмехнулся Байрам, деликатно отламывая половину шайбочки.

— Но и волки хер укушали, — заметил Анзор.

— Да, брат, было дело, — приосанился Байрам. — А сколько курнуто, ширнуто и выпито, а? Горы!.. Я, зёма, иногда кемарю, будто я в пустыне, а кругом куски опиума лежат, гашиш горками насыпан, из таблеток дорожки сложены, дурь лесом стоит, водка рекой течет, по берегам белый чистый кодеин навален, а из ампул ледяной дворец на солнце блестит!

— Какая же это пустыня? Это рай! — усмехнулся Анзор.

— Да, зёма, и я в этом раю был, и все это через свою печень пробил… Как в зоне говорят: «Тот день не пропал, когда кайф был в цвет, а все остальное — пустоцвет»…

Когда они уходили, Тимохи не было видно. Байрам велел цыгану с серьгами, который насуплено стоял во дворе и смотрел вбок, передать отцу, чтобы тот больше такие шутки с ним не шутил:

— Помнить надо, кто есть кто!.. Не то спалю ваш гадюшник подчистую, смотри!