Читаем Чертово колесо полностью

Деньги подходили к концу. Двухнедельная виза просрочена. Это беспокоило больше всего. Нугзар не знал, насколько это опасно — жить без визы, и что может за этим последовать. Высылка? Арест? Тюрьма? В любом случае из «Кабула» надо съезжать — портье и так косился на него, зная, что он живет по просроченной визе, но пока ничего не говорил. Пока. Да и платить по двадцать гульденов уже стало дорого. Неизвестно, когда приедет Сатана с деньгами. Марка, наверное, даст деньги, но когда и какие?.. Да он до конца и не верил этой затее. Но в любом случае нужно сократиться, хотя много денег на себя Нугзар никогда не тратил. Зачем? В еде он был неприхотлив и скромен, памятуя, что ее надо есть как лекарство, чтобы потом не есть лекарства как еду. Алкоголь его никогда особо не интересовал. Курил он мало. И с кодеина почти слез, принимая каждый день на две-три таблетки меньше, чем в предыдущий, и снизив дозу до минимума. Остался последний, самый трудный шаг.

Пока есть кайф — марионетка живет, дергается. Но без кайфа кукла бессильна. Ломку надо перенести, лучше всего под снотворным, чтобы не мучиться от смертной пустоты в теле, когда ноги выкручиваются и горят, суставы дробятся в мясорубке, позвоночник изгибается, как резиновый шланг, из глаз, носа и рта льются слезы, сопли и слюна, и нет сил ни встать, ни лежать, ни жить, а только умереть. Эти несколько дней надо снижать дозу и пить снотворное — во сне мучения слабее. Но чтобы где-нибудь переспать это время, во сне сползти вниз по лестнице с неба, надо иметь укромный уголок, немного героина и достаточно снотворного. А у Нугзара ничего не было. Но он твердо сказал себе, что надо сделать передышку, слезть. Такое бывало в его жизни не раз. Надо пережить — и все. Уроки зон помогали пройти через всякие передряги.

Нугзар решил позвонить русским немцам — они живут в Германии, знают законы и людей, могут посоветовать, что делать с визой, квартирой. И нормальный героин нужен, чтобы «сделать лесенку». Дождался субботы, набрал номер. Васятка сразу узнал его:

— А, Нузгарь, Антошин кореш… Салям! — и сообщил, что они как раз едут в Роттердам, и, если он хочет, то может подсесть к ним в городке Бреда, где им надо забрать одного дружбана, заходящего к барыге в Роттердаме.

«Всюду одно и то же! Заходящий к барыге! Берущий!» — усмехнулся Нугзар, вспомнив Тбилиси:

— А где встретимся в Бреде? И как туда ехать?

— Тебе с главного банхофа[58] на электричке туда что-то около штунда[59] ехать. Встретимся на банхофе в Бреде в два часа. Понял — нет?

Нугзар быстро собрался, поспешил на вокзал и скоро был в Бреде. Парни опоздали минут на пятнадцать.

— Салям, салям! — сказали они, деловито здороваясь.

Васятка сидел за рулем. Юраш — рядом с ним. А на заднем сиденье корячился в ломке их дружок по кличке Малой. Смотрел вокруг рыбьими глазами, сморкался на пол и икал в полный голос.

— Что, ломает, друг? — спросил Нугзар, предусмотрительно садясь подальше от него.

— Ну… Корежит по полной.

— Его все время корежит, — неодобрительно пояснил квадратный шепелявый Юраш.

— Ты бы молчал, телок, — недобро повел глазами Малой, делая кадыком судорожные движения, как кошка, отрыгивающая кость.

— На, поможет! — Нугзар протянул ему пачку кодтерпина, но Малой, недоверчиво на нее покосившись, буркнул:

— Не, я калики не хаваю. Подожду до Роттера, скоро уже… А чего это такое?

— Таблетки с кодеином.

— Ерунда. Только брюхо забивать. Нет уж, дотерплю, бальд[60] будем, — всхлипнул Малой и затих, тоскливо уставившись в окно.

— Дело хозяйское.

Когда выехали на трассу, Васятка попросил, чтобы в машине не молчали, а говорили, а то он вчера с дискотеки под утро приканал и сейчас его страшно тянет шлафен.[61] И правда — Нугзар заметил, что он часто закрывает глаза и мчится по шоссе вслепую.

Юраш нехотя принялся рассказывать какой-то бред о том, как его онкель,[62] недавно переехавший в Дюссик из казахстанских степей, водил простуженную жену-казашку к доктору. Немецкого языка онкель не знал, учил весь вечер, что по-немецки «кашель» будет «хустен», даже записал на листок, а у доктора от волнения записку не нашел, все спутал и опозорился.

— Прикинь забаву: входят они в кабинет. Садятся, а онкель говорит: «У моей жены хунгер![63]» Доктор удивился, бля: «А я тут при чем, если у вашей жены голод и вы свою жену не кормите?..» А онкель опять за свое: «Как при чем, ты же доктор, у нее хунгер!» И в жену тычет. А у той ауги[64] тонкие-тонкие, как бритвы, и кашляет так жалобно — мол, больна, помогите. Доктор в панике зовет медсестру. Тут дядька понимает — что-то не то тявкнул. И кричит: «Хундерт!.. Хундерт![65]» Доктор совсем охренел, думает, бабки у него просят: «Какой еще хундерт? У меня нет денег вашу жену кормить-поить!..» Сестра вокруг бегает, казашка что-то вякает, а дядька за свое: «Хундерт да хундерт!» — и на жену показывает. Тут доктор покраснел да как заорет: «Что, вы хотите продать вашу жену за сто марок?» Чуть не подрались!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза