Читаем Чертово колесо полностью

— Ну сворачивай, если хочешь! — И Малой начал обиженно рыться в грязных бумажных платках на полу и потом долго, с натугой и рыганием, кашлял в них.

Васятка, резко рванув, повернул и чуть не врезался в соседнюю машину.

— Куда гонишь, водколаз? — ощерился Юраш.

— А хули этот хуиный хуй хуячит так хуёво на хуй?! — заорал Васятка, выруливая обратно на прямую.

Слева, в порту, тянулись бесконечные причалы и доки, возле них копошились оранжевые жилеты, темнели каски. Справа открывались дома, улицы, витрины, афиши, каналы. В машинах на долгих светофорах зевали белобрысые голландцы. Вдоль обочин ехали гуськом безмятежные велосипедисты.

— Прямо, прямо. Скоро причиндалы будут, чугунные яйца, там налево.

Наконец, попали в старый район Роттердама, где узкие розовато-красные дома жались друг к другу, как от холода.

— Гетта, — пояснил Юраш. — Одни шварцы[81] и гельбы.[82]

— Серые тоже есть, — указал Васятка на изможденного типа. Тот, лежа под пыльным деревом, курил крэк, уложив голову на тощий зад своей собаки, которая с нервной любовью озиралась на хозяина, даже не помышляя о том, что хозяин мог быть и другим.

На углах стояли группки людей. Долговязые негры в вязаных шапочках. Кряжистые широконосые типы с черными косичками. Высохшие китайцы с голыми черепами. Желто-красные крашеные девки в коже, усатые малолетки-турки. Все они исподволь провожали глазами машину с немецкими номерами.

— Откуда тут столько разных? — поинтересовался Нугзар.

— Так у голландцев колонии были, они оттуда всю эту сволоту и понавывозили, теперь вот не знают, как избавиться. Вишь, на номера наши зырят, немецкие машины ждут, чтоб отраву продать. Тут героин дешевле мильха.[83] Лишь бы купи-возьми.

— К углу рули, где две шалавы около сриптиз-бара стоят… — вдруг засуетился Малой. — И вайтер,[84] к ресторанту… Это его точка. А сам наверху живет… Вот тут стой.

Его фенстер[85] на втором этаже. Подождать надо. Он глянет, приказ даст.

И Малой, высунувшись из машины, стал всматриваться слезящимися глазами в витрину невзрачного ресторанчика.

В дверях возник парнишка, похожий на вьетнамского пионера.

— Синук хоме?[86] — спросил его Малой.

Малыш пролепетал что-то и грязной ручонкой нажал кнопку звонка.

— Маяк дал. Сейчас показаться надо.

И Малой, высунувшись по пояс из машины и глядя куда-то в небо, стал бить себя в грудь руками, выкрикивая:

— Я это, Синук, я!.. Я!.. Ты же знаешь меня!.. Это я! Твой френд!

Узкая подъездная дверь с лязгом открылась.

— Узнал!.. Я один дойти не смогу, помогите…

— Пошли вместе, — вылез Юраш. — Мало ли чего!

В сумрачном зальчике было пусто — тут, очевидно, редко обедали, но часто взвешивали и фасовали. Несло чадным дымом. В углу, у пустого аквариума, миниатюрная куколка-тайка неслышно вытирала стаканы, исподлобья поглядывая на гостей немыми глазами. Из ресторана наверх вела лестница под ковром с вытертыми иероглифами.

Нугзар жадно уставился на тайку. С того момента, как он попал сюда, смотрел только на таких куколок-узкоглазок.

Поднялись. Малой позвонил в обшарпанную дверь, толкнул ее. Заперто. Он позвонил еще раз, выпрямившись перед глазком. Дверь приоткрылась на цепочку. Малой приник к щели, но тут же отскочил от лезвия кухонного ножа, залязгавшего в проеме двери.

— Вот псих!.. Не в себе от кайфа, гонит!.. Ты что, совсем спятил, Синук?.. Убить можешь!

Из-за двери послышалось злобное верещанье. Малой ответил:

— Синук, это я, твой френд! А это — мои френды, тоже хотят купить хероин. Мени, мени бай хероин![87]

Дверь не открывалась. Глазок равнодушно смотрел на них. Потом нож исчез. Послышался тихий возмущенный стрекот.

— Не хочешь — не надо, в другом месте купим!.. — повернулся Малой спиной к глазку и начал стучать ногами о пол — «уходить».

Без промедления раздался стук цепочки. Дверь приоткрылась сама собой. Они гуськом вошли в узкий коридор с высокими немытыми окнами. Старик-таец, лысый, высохший, босой, в ночной рубашке до пола и с огромным тесаком в руке, замкнул за ними дверь и проворно заложил ее бруском. Лицо его было скомкано морщинами, а из щелочек глаз подозрительно смотрели явно безумные зрачки. На тонкой шее висел амулет — желтоватый клык — за который старик поминутно хватался, что-то жарко шепча. Нугзар украдкой проверил в кармане нож (добротный, кнопочный, купленный на пару с Сатаной в одном из оружейных магазинов).

В коридор выходили другие закрытые двери. Тишина стояла такая плотная и нарочитая, что, казалось, за этими закрытыми дверьми что-то происходит, и там, внутри, множество людей в молчании заняты каким-то черным делом. Возле одной двери стояли два молодых одинаковых тайца.

Преследуемые безумным стариком, гости вошли в комнату. Старик тесаком указал на стулья, а сам начал кружить по комнате, за спинами. Это было не очень приятно, и Васятка пробурчал:

— Что ему, падле, надо?.. Тут надо в оба смотреть. Молодые тайцы настороженно пошевелились.

— Полней? — грозно чирикнул старик. — Полней?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза