Читаем Чертово колесо полностью

— Он, ебаный кебан, гельд взял и автосалон открыл, тысячи делает, а фатеру ни копья не вернул, паскуда!.. Не поможешь ли часом? Ты же вор с именем! Тебя он послушает! — вдруг пришло в голову Васятке.

Нугзар прищурился, не знал, что сказать: деньги нужны позарез, но и продолжать старое он себе запретил. Сказать: «Я уже не вор!» — язык как-то не поворачивается… А кто же он, если не вор?.. И письмо… Оно написано, послано, слово сказано… Никто он, нелегал, чужак, иностранец…

— Мне не с руки этим заниматься. Скоро приедет один человек, он вам поможет.

— А, ну да, руки пачкать… Понятно… — закивали парни. — Скажи, когда кумпель[103] прибудет. Мы все подготовим.

— Что именно?

— А бонбу, — ответил Юраш, одергивая адидасовскую пижаму на мощных плечах. Васятка объяснил, что они решили соорудить из бабушкиного бандажа бомбу (по телеку показывали, как тротил вроде патронов в бандаж укладывать), обвязать его и, если гельд не даст, взорвать к херам собачьим.

— Бикфордом. В арш[104] ему засунуть и поджечь. Самый верняк!

«Зачем так хитро?.. Не легче ли по-простому, как обычно?» — подумал Нугзар, но ничего не сказал — это все его не касалось. Сатана, если захочет, пусть делает. Один грешник грешит против другого. Грешник грешника грехом глушит. Вдруг вспомнилось, как однажды цыганка сказала ему: «У тебя из одного глаза выглядывает Бог, а из другого пялится черт»… Сейчас надо глаз с чертом закрыть и смотреть только другим, Боговым… Что Нугзар и делает: ему понравилось быть вежливым, ходить по улицам и улыбаться, видеть ответные улыбки. От этого светлело на душе. В злобе человек задыхается, как пес в лае, а от спокойной вежливости душа нежится, увлажняется…

— А что этот Андреас говорит, почему не отдает долг? — все-таки поинтересовался Нугзар.

Васятка махнул рукой:

— Гельдов нету, говорит. Расходы, то, се…

— А почему проценты не платит?

— И не стыдно, мол, тебе, родственнику, с меня проценты тянуть, кричит, падла. Я все сразу, мол, отдам.

— Но в начале же был уговор о процентах?

— Конечно, ебаный кебан! Я сам слышал — он раз пять приходил фатера улещивать этими процентами, уговорил на десять месячных…

— Это сколько? — сипанул Юраш, мало друживший в детстве с письменными знаками.

— Пятьсот, что ли… Или пять тысяч, хер его знает, — Васятка был тоже не силен в этих делах. — Ни разу, падл, не заплатил, хоть обещал каждый монат[105] домой приносить. Понял-нет?

— За два года, кстати, солидная сумма набежала, — обронил Нугзар.

— Ну!.. Так что имей в виду, Нузгарь… Отравы не хочешь?

— Нет.

— А нам разрешишь шваркнуться? А то гнетет уже рюкен.[106]

— На кухне, чтоб я не видел и не слышал, — неохотно разрешил Нугзар.

— Понятно-нет. Ты слез, а мы сидим плотняком. Малой вчера в ломке в Дюсике на машине столб снес к херам на хер. Чуть какую-то фрау не убило.

— Мудило! — Квадратный Юраш проверял, все ли есть в карманах для ширки. — Ну, пошли на кюхе?[107]

Они плотно закрыли дверь. А Нугзар вышел на балкончик, с которого была хорошо видна уличная толчея: ехали на велосипедах, шли разноцветные головы, по каналу плыл катер.

«Где я? Что со мной?» — смотрел он вниз со второго этажа, не привыкший еще к гашишу, который уводит человека от самого себя в какие-то закоулки.

Парни явились красные, распухшие, взбудораженные, долго трясли и жали Нугзару руку, хотели еще выпить чаю, но ему, только слезшему с иглы, было неприятно смотреть на них, и они поняли это:

— Лучше мы геен.[108] В Дюсике еще Малой ждет. Если чего — звони.

Нугзар развесил вещи, переложил в альбом купленные марки и, поколебавшись, спрятал свою «Унику» за той, где был изображен птеродактиль, который в детстве произвел на Нугзара сильное впечатление — бабушка водила его в Зоологический музей на Руставели, где он зачарованно разглядывал макет этого царя океанов и земель. Серия «Динозавры».

У него давно вертелись мысли зайти в «Кристи» и предложить марку под залог в пятьдесят тысяч. Пусть возьмут в залог, дадут деньги, а потом, когда марка продастся, он вернет им не только всю сумму, но и месячные проценты… Странно, что и парни сегодня заговорили о процентах и деньгах. И как раз о пятидесяти тысячах… Ведь если знатоки уверены, что марка дорогая, ценная, то пусть раскошелятся. Правда, виза у него просрочена, и в Голландии он находится нелегально. Если закрутятся деньги, обязательно всплывет паспорт — хотя бы когда деньги получать. А в паспорте просроченная виза… Поднимут ли они шум?.. Кто его знает… Вот Васятка говорил, что тут люди без ксив могут жить годами, сколько угодно, если не попадутся на чем-нибудь, вроде похода к врачу. Но неизвестно все это. Опыта жизни мало.

Нугзару его английского хватало, чтобы объясняться с О и в магазинах, но для сложных переговоров его знаний было маловато. Поэтому Нугзар купил русско-английский разговорник и каждый день по два часа учил слова и выражения, которые потом оттачивал на О. А она подарила ему мини-телевизор, чтобы смотреть английские программы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза