Чертово колесо

— Вот как? — взглянул Пилия на шофера. — Значит, конец наркомана?..

— В морфии утонет, — уверенно сказал шофер.

— Где столько морфия, чтобы утонуть, — усмехнулся Пилия и продолжил: — Конец пьяницы — в вине? Конец бабника — в сифилисе? Конец игрока — в проигрыше?

— Такова жизнь, — вздохнул шофер.

— А конец убийцы? — напрягся Пилия.

— Смерть, стопроцентная смерть, сто из ста смерть. Пулю съест или нож схлопочет. Как же иначе?

— Но и для всех других конец тот же — смерть! — пробормотал Пилия.

Шофер охотно пояснил:

— Для него смерть будет раньше. Другие уважаемо умрут, а этот — как собака, где-нибудь в канаве. Для других смерть попозже будет, а для убийцы — пораньше. Это Божья справедливость, без нее нельзя! — и сам, кажется, удивился резонности и убедительности своих доводов.

А Пилия весь вечер вспоминал этот нелепый разговор, разглядывая гостей тестя и фантазируя о тех концах, которые им уготованы. Надев черные очки, он цепенел от кодеина. Люди вокруг представлялись ему неведомыми существами — крупными, жрущими, пьющими, орущими, рычащими. И свет мерк в хрустальной люстре, и тамада, с бокалом в руке, был похож на дерево. И блестели в темноте ножи и вилки. Где-то крикнули, ахнули, отозвались, и хруст шел по душной комнате, будто кто-то тщательно перемалывал человеческие кости.

— Направо! — вывел его из противных воспоминаний Мака, указывая на грунтовую дорогу. Майор на заднем сиденье отдыхал от семечек, шелестя ногами в шелухе.

«Китель нацепил в такую жару, для понта!» — неприязненно подумал Пилия, в зеркальце разглядывая майора.

Потом он счел нужным рассказать, что вчера у Кукусика выяснил, что этот врач Гуга регулярно ездил в какую-то московскую наркологическую лабораторию, где проделывал опыты на крысах и собаках, пускал им в башку ток разной силы, воздействовал на центры, которые, как выразился Кукусик, «кайф дают».

— А как он узнавал, что крысы в кайфе? — простодушно удивился Мака.

— Там же приборы, они показывают. Как бы это объяснить? Я сам с трудом понял, да и Кукусик, кретин, мало что смог объяснить вразумительно. Он этот аппарат не видел, только слышал о нем краем уха, про какую-то амигдалу говорили. Короче говоря, в мозгу есть какие-то зоны, которые отзываются на наркотики…

— Зоны сладкого режима… — пошутил майор.

— Если раздражать эти зоны слабыми токами, то можно вызывать кайф. Покрутил ручку — и как будто три ампулы вмазал. Крутанул еще — пара кубов по венам покатила. Так, во всяком случае, он говорит… Ничего себе машинка, а?..

Сиди и крути — ни тебе денег, беготни, улиц, шприцев, барыг, проколов — ничего! Обороты добавляй — и будь здоров! — заключил Пилия. — Гуга эту машинку спер и сюда, в Тбилиси, привез.

У Маки отвисла челюсть. Майор тоже слушал очень внимательно.

— Значит, скоро работы лишимся? — спросил он, зевая и утирая лоб.

— Уже работы мало, — поддакнул Мака. — Если эти морфинисты таких аппаратов понаделают, совсем не будет.

— А ты, бедный, сколько тысяч за свое место отвалил? — прервал его со смехом майор. — Фраернулся, парень!

— Да, — серьезно покачал головой Мака. — Лучше бы я в своей транспортной сидел, надежней было…

Все вздохнули. Время действительно наступило сложное. Перестройка так всех перепугала и перекрутила, что наркотики просто перестали поступать в город. Но зато с тех, кого ловили, можно было драть три шкуры, ничем не рискуя. Раньше приходилось бегать, вылавливать, выискивать, теперь — сиди и жди звонка от стукачей, а потом бери голыми руками без проблем.

— Это где-то здесь, скоро, — предупредил Мака, единственный, кто следил за дорогой.

Они въехали в нужное им село.

— Где дом дяди Михо? Который самый у вас тут богатый? — спросил Пилия у двух женщин в черном. Фамилии крестьянина лысач Серго не знал, но сказал, что зовут его дядя Михо, он самый богатый в селе, его дом — самый большой, а участок — самый огромный.

Одна женщина махнула рукой:

— А, дядя Михо! Прямо, прямо и прямо! — а другая сообщила дополнительно:

— Его дом самый красивый, сразу увидите.

Старательно объезжая лужи, Пилия поехал по селу.

— Ничего себе жилище у дяди Михо! — сказал он, уперев машину в литую решетку, окружавшую необозримый двор и двухэтажный дом с балконами. — Каждый день, небось, хашламу хавает…

— И осликов трахает! — добавил майор.

Пилия усмехнулся:

— Что, Гурам Ильич, завидно стало?.. Тебе бы такой домик, с хашламой, осликами и поросятками!

— А что, хорош, — майор оглядывал дом цепко и оценивающе.

Они вылезли из машины и стали вглядываться во двор.

— Вон там, в глубине, как будто теплицы видны! — сказал Мака, а майор подумал о том, что когда он выйдет на пенсию, то обязательно купит себе такой же дом и будет жить в нем спокойно, тихо и сладко, среди ягнят и девчат.

Было бы здоровье, Господи!

Пилия настырно нажимал на звонок до тех пор, пока в воротах не появился мрачный небритый детина с отвислым пузом, в солдатских штанах и темной рубахе навыпуск. В правой руке он держал малярную кисть, с которой капала зеленая краска.

— Уголовный розыск! — показал ему удостоверение майор и, не дожидаясь ответа, направился к дому.