Чертово колесо

— Алло? Милиция? Добрый вечер, хотя… — Извинительно хмыкнул. — Понимаете, у меня жена утонула… Нет, не шучу… В ванне… Не знаю, наверное, захлебнулась… и сердце у нее… Спасибо, буду ждать. — Опустил трубку.

И снова сидел и смотрел в цветовое экранное пятно.

Бурлила подержанными страстями бессмысленная «мыльная опера».

Павел сидел на диване, дожевывал шоколад и пустыми глазами смотрел телевизор. Потом взял пульт — усилил громкость…

— У тебя что?… Уши заложило? — входила распаренная жена. На голове чалма-полотенце.

— С легким паром, — проговорил Павел, покосившись на нее; помял лицо в секундном замешательстве.

— Иду спать, завтра конференция, — равнодушно сказала жена. — Подожди Асю…

— А когда она будет? Когда соизволит?

— В час обещала.

— В час? А не рано ли начинает шпингалетить? Подружки у нее…

— Переходный возраст, — пожала плечами жена, уходя. — Трудный возраст… Я с ней обо всем договорилась…

— М-да, веселые делишки твои, Господи, — проворчал Павел, бредя на кухню.

Открыл форточку. Закурил. Присел на край стола. Курил и смотрел в дождливую ночь…

Город страдал от холодной мороси (то ли дождь, то ли снег). Прохожие месили снежную кашу; некоторые из них несли елки. Наступал очередной Новый год.

Маша стояла на балконе, на плечах дубленка, курила. Смотрела на черную реку, по которой плавали ломаные острова льдин. За рекой лежал мертвый парк, покрытый снежными плешинами. Чертово колесо, недвижное и стройное, ржавело под ветром. Темнели скорлупы лодок.

— Машенька, простудишься! — Волновался муж; был занят сборами в гости. — Ростик! Сколько там до Нового?…

— Восемь часов двадцать минут… А что я надену?

— Спроси у мамы.

— А где она? — поинтересовался сын.

— Она уже встречает Новый год, — пошутил муж. — Поскольку Новый год уже шагает по стране…

Маша затушила сигарету о снежную слизь, лежащую на перилах балкона, переступила через высокий порог.

— Так шагает, что портки потеряет.

— А? — не понял муж. — Ты как себя чувствуешь? Отпросилась бы…

— Нет, — твердо ответила Маша. — Родная школа прежде всего!

— А родной муж?

— А родной муж объелся сушеных груш, — развела руками Маша. — Быть ответственным за школьный Новый год — это честь! И мы ее оправдаем. — Рылась в бельевом шкафу. — Слава, костюмчик матроса? — Встряхнула костюм, проговорила как бы про себя: — Палубного…

— Ну, хорошо, — равнодушно отвечал сын из детской. — Па? А когда мы на лыжах?…

— На водных, что ли?

Маша пришла на кухню, вытащила гладильную доску, включила утюг, разложила на доске детский костюмчик, усмехнулась своим мыслям…

Телефонный звонок. Маша напряженно прислушалась к голосу мужа.

— Да, Петр Петрович! Да-да, будем, только, так сказать, у нас потери… У жены Новый год в школе… Да-да, наши жены… Да? Куплю, конечно… До встречи… Передам… Спасибо…

Маша гладила матросский костюмчик. Появился муж, по-доброму улыбался.

— Глубочайшие тебе поздравления…

— От кого?

— От Петра Петровича… Необыкновенной души человек…

— Да? — Покосилась на мужа. — Он у нас — вдовец?

— Почему это? — удивился. — У него прекрасная половина… Что это у тебя, Машенька, за фантазии? — Взял ее за плечи. — Ты у меня фантазерка.

— У тебя? — пожала плечами, сбросив его руки. — Надеюсь, вы с Петровичем не надеретесь, как сапожники? — Понесла в детскую костюмчик.

— А зачем? — глупо ухмыльнулся муж.

Маша ушла. Муж, взяв со стола грубо-хрустальную пепельницу, наполненную окурками, открыл дверцу посудомойки, привычно сбросил содержимое пепельницы в помойное ведро.

В своем домашнем кабинете, полулежа в кресле, курил Павел; листал медицинский журнал. В гостиной бормотал телевизор. Передвигались стулья, Павел вдавил окурок в пепельницу — входила жена.

— Сколько можно чадить?… Ты когда на дежурство?

— К восьми, — спокойно ответил. — А что?

— Тогда я наш девичник тоже к восьми…

— Помочь?

— Ведро вынеси.

— Есть ведро, — поднялся, пошел за располневшей женой.

В гостиной Ася наряжала приземистую елочку. Павел миролюбиво пошутил:

— Как дела, заяц? Волк не пробегал?

Дочь стойко не отвечала. Впрочем, Павел и не ждал ответа. Вытащил помойное ведро, переполненное мусором и отходами пищи. Чертыхнулся — на пол упали скользкие картофельные очистки. Поднял их руками, вдавил в ведро.

Вышел из квартиры, спустился по лестнице к мусоропроводу. Принялся вываливать туда мусор. Скользкие картофельные очистки снова выпали. Руками собрал их, бросил в забрало мусоропровода и, лягнув его ногой, захлопнул. В ответ аккордный гул трубы. Брезгливо морщась, поднимался по ступенькам. Открылись двери лифта, оттуда шагнула малорослая знакомая дочери. По-прежнему жевала жвачку.

После секундного замешательства Павел, быть может, неожиданно и для себя самого аккуратно перехватил девичье запястье… грязной рукой… Небольшим усилием вернул девушку в кабину лифта, проговорил мстительно:

— Поезжайте!

Девушка презрительно-пустыми глазами смотрела на него, жевала жевательную резинку. Павел утопил кнопку первого этажа, дверь лифта закрылась, и кабина поплыла вниз.

Павел послушал трудолюбивый шум лифта, потом вернулся в квартиру. В ванной комнате тщательно мыл руки, глядя на себя в зеркало.