Чертовщина за свой счет

Хотя почему не нравится? Едва ли уборщица польстилась на Наташкин фотоаппарат. Да и убирается редко, очевидно, только тогда, когда туристы в длительном отсутствии – например, на экскурсии. Не может же она ключи раздавать налево и направо – по желанию. А вот ветеран вполне мог их получить – на доверии. Причину придумать нетрудно: положим, хорошая знакомая или родственница продрогла на свежем воздухе, а соседка по каюте шляется неизвестно где. Уговорил же он Лизавету открыть мою дверь… Та-а-ак. А если он украл пленку, то был прямым участником события на шлюпочной палубе в ту страшную грозовую ночь… Значит, именно он удирал, сверкая пятками. Удивительная расторопность в его-то годы. Только почему он, имея такую возможность, не придушил меня несколько минут назад. На всякий случай. Наверное, побоялся, что не справится. Нет, ни за что не буду худеть. Мне и так хорошо. С другой стороны, зачем ему тогда вламываться ко мне в такой час – почти двенадцать. Да еще и при свидетеле. Мог бы сразу мне голову оторвать, пока она из окна торчала. Неужели и вправду хотел чайку попить? Я ведь действительно вроде как приглашала. Если бы не запертая дверь… Идиотка! Дедушка сам горел желанием поговорить со мной! Может быть, конечно, и в последний раз в моей жизни… Да нет. Не похоже… Пленку все-таки украли ныне покойные ребята с темным прошлым и теперь уже без светлого будущего. Ветеран, вне сомнения, причастен к преступлению, но только своим спасательным жилетом…

Из задумчивости меня вывел очередной осторожный стук в дверь, и я поймала себя на том, что стою посреди каюты памятником жертвам обморожения – с одеялом, напяленным на голову и спадающим ниже живописными складками. Далее произошло то, чего я и сама от себя не ожидала. Не вылезая из-под одеяла и не меняя положения, я радостно завопила:

– Алексей Иванович! Продолжим разговор. За чаем. Приношу извинения за негостеприимность. Это… спросонья!

У приоткрывшейся двери возникла легкая заминка, а потом раздалось:

– Ирина Александровна, это Костя. Я ищу Леночку и Алексея. Не подскажете, где они могут быть?

– На теплоходе, – не задумываясь, уверенно брякнула я.

– А-а-а. Ну да. Спасибо, – прошелестел Костя и прикрыл дверь. Потом открыл ее еще раз: – Извините, – и опять закрыл.

Я начала приходить в себя. Для начала избавилась от одеяла. Потом подумала и переоделась. Шел первый час ночи. Почему до сих пор нет Алены? Я бестолково походила по каюте, потом выключила ночник и опять высунулась в окно. Тишина. Если не считать плеска рассекаемой воды. Я задумалась: интересно, кто кого больше напугал – ветеран меня или я его. И почему он не вернулся закрыть меня опять? Может, у него сердечный приступ? Ну, от перенесенного волнения.

Вспыхнувший в каюте верхний свет опять заставил меня дернуться. Если не от страха, то от неожиданности. Так, что я снова ударилась тем же местом, что и раньше. От боли даже брызнули из глаз слезы. Наверное, огромная шишка на голове будет теперь моей особой приметой. А еще говорят, что умный на одни и те же грабли дважды не наступает…

– Мам! Ты что, в окне застряла? Дверь же открыта. Да ты, кажется, плачешь? Господи, что у тебя с головой? Почему ты ее руками держишь? Алексей Иванович, проходите, проходите. Ничего не поздно. – Было слышно, как ветеран сопротивлялся в коридоре. – Мам, да повернись ты к борту задом, а к нам передом.

Кое-как выбравшись из плена, я выполнила просьбу Алены и повернулась.

– Что это? – испуганно спросила дочь и застыла.

Алексей Иванович виновато выглянул из коридора и опять спрятался.

– Твоя мама, – простонала я, одной рукой вытирая слезы, другой потирая увесистую шишку на голове. – Неужели я за пару часов так изменилась?

– Я не спрашивала: кто это? Тебя я узнаю в любом виде. Все-таки родная кровь. Я спросила, что это?

Перед моим носом очутилось маленькое зеркальце, взглянув в которое я с ужасом заорала:

– Что это?!

– Подозреваю, что это французская тушь для ресниц, которую ты перед отъездом отхватила на рынке. Говорила же – подделка! Мне не верили, – оглянулась дочь на Алексея Ивановича, приглашая того отпраздновать с ней торжество справедливости. – Подожди, а почему у тебя пальцы правой руки красные?

– Наверное, это родная кровь, по которой ты меня и опознала. Пойду смывать весь макияж. – Я торопливо скрылась в санблоке.

Алена, усадив Алексея Ивановича на пуфик, влетела за мной. Пришлось пережить несколько неприятных минут. Душещипательные французские духи Алены с приятным арбузным запахом заметно щипались и на голове.

– Тебя что, ударил кто-нибудь по макушке?

– Сама. Нечаянно. Об раму. – От боли я тихонько скулила.

– А зачем ты в окно высунулась?

– Гуляла.

– Только голова?

– Ну хватит говорить глупости. Кстати, что у меня с головой?

– С ней у тебя, прости, явно плоховато. А вот ранка – так себе. Пустячок. Но если учесть, что ранка примостилась на большой шишке…

– Шишку я набила еще в первое высовывание.