Чертовски весело

Я насторожилась.

– А черт его знает, – ответили ему, – наверху был. Теперь и Рыжему – кранты, – уверенный, хотя и почти неслышный голос: – Все воры города против нас ополчились, – говорили же ему… Отморозок… Теперь и он не выберется…

– Ну, не знаю, – задумчиво прошелестел Серега, – Рыжий он такой… Он может…

«Ничего не может, – весело подумала я, – и Рыжему, и вам… вот те самые кранты… Это уж точно…»

Едва слышно скрипнула дверь. Я прижалась к стене. Они, два парня лет по двадцать пять, один за другим вышли из комнату. У одного в руках был автомат, у другого – по пистолету в каждой руке.

Настоящие солдаты, настоящая война.

Я застрелила их: сначала того, кто с автоматом, потом того, кто с пистолетами, – одного за другим.

А как же – на войне, как на войне.

* * *

На дворе все еще шумели, я выглянула в окно – ничего себе разборочка, не менее десятка трупов валяется. А оставшиеся в живых бегают по замкнутому металлическим забором пространству, между деревьями, вопят и палят друг в друга.

Прямо под окном во дворе стояла красная иномарка. Салон ее был доверху набит какими-то ящиками. Рядом с иномаркой, уткнувшись мордой в колесо, валялась овчарка с простреленной головой.

А орут-то как…

Внутри особняка все-таки потише. Пойду-ка я наверх. Где потише. Свое дело я выполнила, чего теперь под пули лезть. Тем более наверху, говорят, Рыжий сидит. Вот, может быть, с ним повстречаюсь, поговорю, чего это он на меня всяких барбосов натравливал?

На втором этаже никого не было. Если не считать, конечно, два трупа на лестничной площадке. На третьем этаже сидел на корточках в обнимку с автоматом водитель, который привез меня и Генриха сюда, курил.

А на четвертом этаже, прямо на лестнице, стоял сам Генрих и еще двое парней. Чего-то ждали, нервничали. На мои шаги они обернулись и вскинули оружие. Потом опустили. Они, кстати, смотрели на меня с таким уважением, с каким на Генриха не смотрели, я заметила. Потом Генрих кивнул мне на дверь, ведущую в комнаты четвертого этажа:

– Шурик туда пошел с Васькой. Проверять. А Рыжего мы так и не нашли.

– Везде посмотрели? – спросила я.

– Везде, – Генрих почесал подбородок рукояткой пистолета. – А какая разница, вокруг дачи пацанов чуть не полсотни, куда он денется? – Генрих попытался согнуться пополам – у него шнурок развязался, но из-за брюха у него ничего не получилось. Тогда он закряхтел и тяжело присел на корточки. Ступенькой выше меня. Лицо его налилось краской.

– Куда он денется-то? – с натугой просипел он.

Ну, это еще как сказать. Я бы в его положении, Рыжего, делась. Даже если бы вокруг дачи три сотни барбосов находились.

Где-то в недрах комнат четвертого этажа бабахнули два выстрела.

Все насторожились.

Послышались шаги, кто-то к нам направлялся.

Парни подняли автоматы, а Генрих, все так же скрючившись, сильнее задергал свой шнурок.

Открылась дверь, и на пороге показался бессмысленно улыбающийся своей страшной беззубой улыбкой Шурик. В каждой руке у Шурика было по пистолету.

Парни шумно выдохнули и опустили стволы.

«Завалил Рыжего-то?» – хотела спросить я и не спросила. Шурик посмотрел на меня – не специально посмотрел, он так глазами водил и попал на меня, и я заметила, что взгляд у него точно такой же, какой был у Александра Владимировича Григорьева, когда он последний раз покинул кабинет Задовского.

Никакие глаза.

В никуда смотрящие.

Шурик качнулся на пороге и вскинул свои пистолеты. Парни задергали бритыми затылками, в грохоте выстрелов закричали и, умирая, сползли на лестницу по перилам.

Генрих изумленно захрипел, повалился на бок и тяжело покатился вниз по ступенькам. Насколько я могла заметить, ни одна пуля его не задела.

Шурик с неизменившейся дурацкой улыбкой качнул головой и направил пистолеты мне в грудь.

Я прострелила ему голову.

Генрих скатился с последней ступеньки, и стало тихо. Только Генрих сипло дышал, обалделый. Несколько секунд спустя с третьего этажа послышались приближающиеся шаги, это спешил к нам водитель с автоматом.

Что же это такое?

Я абсолютно ничего не понимала. С какой стати «шестерка» Шурик убил двух своих товарищей по банде и едва не угробил меня с Генрихом?

Что это за бред такой?

Я снова вскинула револьвер на уровень плеча и неслышно вошла в комнаты четвертого этажа.

Впереди раздавались какие-то звуки, я пошла туда. Поворот. В длинном коридоре у стены, скрючившись, лежал мертвенно бледный человек. Хрипел, подавая в легкие последние порции кислорода. Я узнала его, он был из людей Генриха. Это он сломал тетину вешалку. Он, наверное, с Шуриком ходил искать Рыжего. И его Васькой зовут.

Васька, прижимая руки к залитому кровью животу, кивнул мне. Он меня заметил и узнал. А потом кивнул на дверь прямо по коридору.

Я поняла.

Дверь была приоткрыта. Распахнув ее ударом ноги, я кувыркнулась на середину комнаты, выискивая глазами, кто здесь.

Ага, вот.

Я поймала в своем поле зрения силуэт человека. Я была в двух шагах от него. Я выпрямилась и приставила револьвер к его голове.

И чуть не выронила этот револьвер. Человек имел рыжие волосы и россыпь веснушек на лице. Это был Валерий Петрович Задовский.

* * *