Чертухинский балакирь

- Верно, - говорит, - мужику надо дать послабление… и так в раю спокон веков ни одного мужика еще не было… И такое распоряжение: и не будет! Потому - в лаптях ходят!

- Правильно! - поддакивает кромешный, руки по швам.

- Ну, по нашему распорядку отпустить совсем его мы не можем, а проветриваться на вольный дух пускать каждый день с вечера до утра, если захочет, так оченно даже можно…

- Правильно! - поддакивает кромешный, руки по швам.

- Оторви-ка ему башку, все равно ни к чему она у него, так, больше ради прилику болтается, да выкати ее за ворота: пусть блудливых баб стережет да на мужиков, дураков, дразнится.

- Слушаю, отец Варфуил! - говорит кромешный, руки по швам.

Побежал он из преисподней и сделал что надо, оторвал Ивану башку и выкатил ее за ворота… Ну вот, с той поры и катится Иванова голова по небу, а куда она, матушка, катится, нашему брату это ведать не дадено.

- Ну и складчица ты, баушка, - передохнула глубоко Маша.

- Что ты… что ты… это не складка, а… быль… в нашем селе Горы-Понивицы все и случилось… Только, вишь, какой грех на сонном человеке оказался!

- А мне, баушка, и сейчас спать хочется… - сказала Маша, потянувшись кверху руками.

- Поди… поди, девонька… Это ведь я тебе для того наплела, чтобы ты замуж не ходила за Иванова внука… если не равно он к тебе свататься будет.

- Скажешь еще!..

- Вот тебе корешок… на крестик повесь, до время не тронь, и будет срок: баранью шубу подаришь!.. Прости-ка пока!

Взяла Маша корешок, стала его разглядывать: так, болотная травка какая-нибудь и пахнет боговником, от него дурман только в голову идет.

- Ты бы, баушка, ночевать у нас осталась, - спохватилась Маша.

- И-и, девонька… я и в лесу хорошо заночую: отца твоего больно боюсь, - шамкнула старушка из двери. - Зайду… зайду, красавица.

Смотрит Маша на выход, а там уж никакой старухи нет, а стоит в двери корова Доенка, просунувши в нее свою лысатую голову, и мотает ею, словно здоровается. Подошла к ней Маша, погладила ее по загривку, за ухом ей почесала. Доенка лизнула Машу по рукаву.

Маша заглянула за угол: нет никого.

"Вот божия старица!.."

Только Дубна дымится и туман плывет, завиваясь на кончике кольцами, как тетеревиные хвосты на току, и у самого князька отцовского дома со скорбью, удивленьем и страхом катится Иванова голова, слушает, пригнувшись к князьку и заглядывая в маленькое окошко на чердаке, откуда это идет такой звон, да, видно, догадаться не может.

Глава шестая НЕПРОМЫХА

ЗАЯЧИЙ ПРАЗДНИК

Вошел Петр Кирилыч в большой ельник и всей грудью передохнул после бобыльей зибели. В лесу тихо и черно-зелено, в ветках только кой-где качнется на остром лучике большая мохнатая звезда. Хорошо было после коряг и колючей осоки чуять под ногой упругий мошок - теплый он и лежит как пуховая подушка, взбитая хорошо перед сном; пройдет по ней зверь и за собой следа не оставит.

Петр Кирилыч сторожко ступает по мшистой подушке, держит левую руку перед глазами, чтоб не напороться на сук, и глубоко в себе затаил дыханье. Но в лесу прокружишь, как кот за хвостом. Думал выйти Петр Кирилыч на Боровую, а вышел на прогалину, которых в чертухинском лесу было как окон в светлой избе… В лицо так и забил свежими побегами молодой ельник, кольцом он закрывал со всех сторон небольшую поляну и словно от посторонних глаз сторожил.

Пробрался Петр Кирилыч сквозь колкую заросль - захотелось ему посидеть на полянке: месяц на них больно хорошо светит, - но раскрыл на выходе из молодняка последние ветки и дальше идти не решился…

*****

По всей поляне рассыпан месячный свет, и вся она играет и переливается тысячью разноцветных огней, горят в траве драгоценные камни, каким нет цены и каких нет ни в одном магазине, потому… мимо них пройдет человек и не заметит, а если нагнется да вздумает поднять какой покрупнее, в руки без тайного слова он не дается!.. Потому все в мире человека боится… тронешь ветку ногой, и с нее покатится… град, только на бисер и жемчуг… похожий!..

Затаил еще пуще дух Петр Кирилыч: по самой середке поляны стоит, как нарисованный на картинке, пенек, должно быть, после старой березы…

Белеет пенек берестой, возле пенька стоит небольшая березка, худенькая она и пугливая, да и растут так посереди прогалин больше березы…

Словно зайдет в гости, да назад на опушку сквозь еловую гущу потеряет дорогу и стоит на ней, пока не вырастит внучку.

Глядит Петр Кирилыч: на пеньке пушная мохнатая шапка, наушники с шапки сбоку висят, завязаны они, как в стужу у мужиков, под подбородок, под шапкой горят зеленым немигающим светом гнилушки, а на шапке, на самом затылке, сидят рядом в обнимку два зайца, большие зайцы, пушистые, и в лапке у них у каждого светится месячный луч, как рублевая свечка[17].

Горит все и переливается светом от этих месячных свеч, зноится в мелких усиках травки, и по этой травке кланяются друг дружке головками первые весенние цветы, звенят чуть уловимым звоном в золотые свои колокольцы самые ранние цветы - куриная слепота и чуть мерцают маленькими фонариками раздуванчики.

А вокруг пенька-а!.. Словно на базаре игрушки…