От правительства зависело обратиться к председателю Государственной думы с заявлением о принятии каких-либо репрессивных мер по отношению к употребившему непарламентское выражение члену Государственной думы. Еще проще было бы тут же самому войти на трибуну Государственной думы и потребовать от Маркова объяснений по поводу сказанных им слов, что, несомненно, исчерпало бы весь инцидент. Можно было, наконец, поступить так, как поступил Столыпин с членом думы Родичевым, сказавшим, что со временем веревку вешаемых будут называть столыпинским галстухом, а именно вызвать Маркова на дуэль, что, разумеется, кончилось бы, как это кончилось в инциденте с Столыпиным, принесением неосторожным оратором должных извинений[657]
. Но вследствие слов, произнесенных отдельным членом Государственной думы, хотя бы слова эти и не встретили немедленного осуждения со стороны председателя Государственной думы, прекратить всякие отношения правительства с народным представительством — решение, столь же неожиданное, как и не государственное. Поза «ich bin beleidigt»[658] для правительства совершенно неподходящая. Но самое любопытное также то, что сама Государственная дума в течение довольно долгого времени не знала даже причины непоявления в стенах Государственной думы членов правительства, причем оно не обратило на это даже особого внимания. Когда же Государственная дума наконец поняла, что правительство ее определенно бойкотирует, то ей очень легко удалось этот бойкот прекратить. Способ был простой — президиум Государственной думы перестал ставить на повестку все дела, наиболее интересовавшие правительство, а именно все законопроекты, связанные с ассигнованием в распоряжение правительства каких-либо новых средств. Случилось так, что острее ощутил последствия такого образа действий Государственной думы морской министр Григорович. Осведомившись о причине задержки Государственной думой интересовавшего его представления и не получив, по-видимому, разрешения на личную явку в Государственную думу от председателя Совета министров, Григорович обратился за этим разрешением непосредственно к государю, который и не замедлил его дать. Тотчас после этого Григорович запросил Государственную думу о том, когда он может рассчитывать на обсуждение plenum'ом Государственной думы давно уже одобренного военной комиссией интересовавшего его проекта, заявив, что для его защиты он явится лично. В результате упомянутый проект был немедленно включен в ближайшую повестку и в присутствии Григоровича одобрен Государственною думою. Примеру Григоровича последовали и другие министры, а следом за ними пожаловал в заседание Государственной думы, как говорится, несолоно хлебавши, и В.Н.Коковцов.Приведенный инцидент характеризует, однако, не только отношение председателя Совета министров к народному представительству, но и степень его власти по отношению к его коллегам, и нельзя потому удивляться, что на должности председателя Совета министров Коковцов, по существу, оставался лишь министром финансов и главою правительства отнюдь не был.
Возвращаюсь, однако, к работе Четвертой Государственной думы. Медленно, но прочно укрепляла работа эта правовые порядки в государстве и понемногу усовершенствовала отдельные отрасли его управления. При этом открытые конфликты ее с правительством становились все реже и борьба с ним все более превращалась в мирные переговоры и принимала характер сговора, а порой и торга. Вы-де уступите нам то и то, а мы вам дадим за это то и то. Прием этот удачно практиковался в Третьей Государственной думе, и его удачно продолжили в Четвертой. Одновременно борьба эта или торг уходили с трибуны Государственной думы, опускаясь, так сказать, в ее недра, а именно в комиссии, причем нередко разрешались путем простых переговоров между лидерами фракций Государственной думы и представителями власти.
В результате за те два года, в течение которых Четвертая Государственная дума работала в нормальных условиях государственной жизни (последующие годы ее деятельности протекали уже в период мировой войны), ею были рассмотрены и одобрены ряд весьма существенных законопроектов, в особенности в области вопросов судопроизводства и уголовного права. Так, ею был одобрен проект устройства мировых судов, установлена ответственность правительственных чиновников путем предоставления прокурорскому надзору права их привлечения к следствию без предварительного согласия их начальства, введен институт так называемого условного осуждения и, наконец, одобрено новое положение о Правительствующем сенате. Реформа Сената имела огромное значение в деле коренного упразднения всякого личного произвола власти. Согласно этому положению, получившему после его одобрения Государственным советом Высочайшее утверждение, т. е. силу закона, личный состав Сената пополнялся не путем назначения, а путем избрания новых членов[659]
.