Раз она предлагала мне позвонить Сплетнице, по крайней мере это означало, что она не видела её среди трупов. Уже легче.
Я не была уверена, что мне нужно принять предложение. Если я позвоню папе, отследят ли они звонок? Выяснят, кто я? Выследят ли они Сплетницу, если она не погибла и не умирает? Кому ещё мне звонить? Выверту? Слишком много проблем возникнет, если они проследят звонок, и я не была уверена, что Лиза рассказала ему о нашем последнем споре и (или) моем уходе. Мраку, Регенту, Суке? Я больше не была в их команде.
Мне пришла в голову более мрачная мысль.
— Это что, тот самый один телефонный звонок? Эти наручники — я что, арестована?
Она помотала головой: — Я просто предложила. Не знаю, арестуют ли тебя. Они сказали только, чтобы я заполнила формы для пациентов в этой части комнаты с красными бирками.
Она показала на пару пластиковых бирок, прикрепленных к карнизу так, что одна из них свисала с каждой стороны. Возможно, эти бирки указывали на серьёзность моих повреждений? Нет, они меня даже не обследовали.
Я вспомнила о чём думала раньше: может, всё из-за того, что я — злодей? Возможно, меня мельком осмотрела медсестра-практикант, а героям достались настоящие медсёстры и врачи? Я не видела, как вешались эти ярлыки, но с момента, как я здесь застряла, я не обращала внимания на карнизы для занавесок.
— Хорошо, — тихо сказала я. Мысли неслись как сумасшедшие.
— Позвонить... Я дам тебе свой мобильный, если ты обещаешь не... — она замолкла, как будто представив, что могло случиться, если злодей узнает её номер, контакты друзей и семьи. Но отказаться теперь она вряд ли могла, учитывая, что злодея это расстроит.
Я замотала головой.
— Нет. Но большое спасибо, что предложила, — я попыталась как можно сильнее подчеркнуть свою благодарность. — Ты умеешь сочувствовать, уверена, что ты станешь прекрасной медсестрой.
Она странно на меня посмотрела и вышла за занавеску. Я могла окликнуть её, попросить что-нибудь болеутоляющее или, может быть, попросить, чтобы мне кто-нибудь помог, но я подозревала, что всё это было не в её силах. Я не имела понятия, сколько ещё мне здесь находиться и подозревала, что иметь здесь потенциально дружественно настроенного человека будет важнее, чем рисковать показаться манипулятором или отпугнуть её. Кроме того, я не хотела, чтобы у неё были неприятности.
Тикали минуты. Прошло не больше трех секунд, когда не было слышно ни криков боли, ни громких голосов врачей, отдающих указания или предупреждающих о критическом состоянии пациентов. Это было бы интересно послушать, если б я могла разобрать больше половины, и если бы та половина, которую я всё-таки могла разобрать, не была столь ужасна.
Тревога о моем положении и чувство неопределенности насчёт будущего понемногу сменялись сводящей с ума скукой. Я не могла пошевелиться, мне не с кем было поговорить, и я даже не знала подробностей о своём состоянии, чтобы придумать какой-нибудь план действий.
Я закрыла глаза и задействовала способности — это было хоть какое-то занятие, и оно позволяло мне в какой-то степени отвлечься от собственного тела.
Горстка тараканов из кухни прошла по стенам, пробралась через вентиляционную решетку и поднялась ко мне на кровать. Они собрались у меня на животе.
Там я построила из них пирамиду, затем дала им рассыпаться. Собрала их в калейдоскопический звездный узор и заставила двигаться синхронно, пока они не выстроились в идеальный круг.
— Ты такая жуткая, знаешь? — я где-то слышала этот голос, но не могла вспомнить где.
— Обо мне говорили и похуже, — ответила я. Панацея зашла ко мне за занавеску, задернув её за собой. С ней был человек в форме СКП.
— Не сомневаюсь, — нахмурилась она. Её капюшон и шарф были опущены, так что я могла рассмотреть её лицо, как тогда, при ограблении банка. Под глазами у неё были темные, словно нарисованные, круги. — Мне нужно твое разрешение, чтобы дотронуться до тебя.
— Что?
— Тут дело в ответственности. Кое-кто подслушал, что у тебя сломан позвоночник. Могут быть и другие осложнения, и нужно будет задействовать людей, оборудование и средства, которые в подобное время руководство больницы тратит неохотно. Ты можешь не разрешить мне себя трогать и заставить больницу делать тебе рентген, МРТ, это выльется в месяцы или годы лечения, оплаченные Охранительным актом, и всё в режиме строгой секретности, что будет стоить больнице миллионы. Лечение будет не таким быстрым и эффективным, как с помощью моих способностей. Этим упрямством ты просто сама себе навредишь.
— Хм...
— Просто согласись, и я смогу перейти к другим пациентам.
— А что ты там говорила во время ограбления банка? Превратишь меня в толстуху? Сделаешь, что вся еда будет иметь вкус желчи? Что мешает тебе сделать что-то в этом роде?