Червь на осеннем ветру

Сидя с закрытыми глазами, он был целиком поглощен ароматом, становившимся все более густым, горячим и влажным. Скрипнула половица. Нет, это не Дебора. Ее поступь никогда ничем себя не выдавала.

Гибкое мускулистое тело скользнуло к нему на колени. Мягкие лапы тронули руку, на миг показались острые когти и тут же скрылись в бархатные подушечки.

Грэм Троол поднял веки и глянул вниз. Пантера у него на коленях казалась в полумраке неясной черной тенью, только фосфоресцировали зеленые глаза – будто появлялась и исчезала пара чистой воды изумрудов. Половицы все так же скрипели под колесиками маленького кухонного робота. Он катился к креслу с подносом в металлических руках.

Чуть сдвинув в сторону Дебору – ох, тяжела! – Грэм взял чашку. Секунду подержал перед лицом, с удовольствием втягивая пар, а потом звучно отхлебнул – он ведь один, стесняться некого. Только пантера пристально наблюдала за ним блестящими глазами, в горле у нее клокотало, и было понятно: Дебора глубоко счастлива тем, что с помощью робота сумела доставить другу небольшое удовольствие. Свернувшись в клубок у него на коленях, она осторожно, обуздывая силу, то выпускала стальные когти, то вновь убирала.

Если счастье вообще существует, то в тот вечер Грэм и Дебора были счастливы. Толком не зная почему, Грэм чрезвычайно ценил покой… и чрезвычайно редко выдавалась у него возможность им насладиться. Так что не следовало пренебрегать ни одной минутой тишины здесь, вдали от людей, от напряжения, которое неизбежно сопутствовало миссиям…

Да, миссии… Это слово, похоже, сработало, как пароль: перед воспоминаниями словно рухнули препоны. Грэм Троол, руководитель и единственный член Исследовательской группы № 7. Единственный, если не считать Деборы, но ее-то считать как раз стоило. Неспешно текли мысли… Одиннадцать трудных миссий на далекие планеты… Неведомые цивилизации… Встречи с гуманоидами и негуманоидами… смертельная опасность… напряжение…

Мягко спрыгнув с его коленей, Дебора улеглась у камина, опустив голову на лапы. Замерла, загадочным взглядом уставилась на мерцающие угли под слоем пепла. Грэм машинально отпил еще глоток, но не получил прежнего удовольствия. Он поставил чашку на поднос. Робот медленно покатился к двери, снова заскрипели половицы у него под колесиками.

Мягко и ритмично колотила хвостом об пол Дебора. Наблюдая за отблесками огня, пробегающими по ее гладкой шерсти, Грэм безуспешно пытался вернуть чувство покоя. Что-то – он пока не мог с уверенностью сказать, что именно – заставило его внутренне подобраться. Итак, что мешает расслабиться? Следовало доискаться источника только что накатившей на него тревоги. Робот тут ни при чем… последний глоток тоже… прыжок пантеры тем более. Да! Воспоминания!

Странно… Груз своего собственного прошлого человек несет, вовсе его не ощущая, и даже когда старается что-то вспомнить, то, скорее, перебирает старые ярлычки, за которыми прячутся сами воспоминания – яркие или полинялые, а порой и совершенно стершиеся, от которых только и осталось, что лишенное содержания название. Кроме первого школьного дня, у каждого был и второй, но если цветы, улыбающаяся учительница и традиционный медный колокольчик навеки запечатлеваются в сознании, то картину следующего дня, уже будничного, вряд ли кто-либо в состоянии с подробностями воспроизвести. Сохраняется лишь ярлычок с сухой надписью «Мой второй день в школе». И разве это относится только к школе?.. В конце концов, мозг человека – не бездонный колодец, а способность забывать – скорее счастье, чем недостаток.

Грэм поднялся и потянулся так, что затрещали все мускулы его двухметрового тела. Надо бы освежиться. Похоже, расслабленность оказывает дурную услугу его памяти. Он испытывал странное чувство: словно реальна только эта комната, а все воспоминания – лишь ярлычки, за которыми нет содержания. Необычайная иллюзия… и. несомненно, безвредная. Ее породили одиночество и полумрак, однако раздражение-то Грэма было настоящим. Отдых перестал доставлять ему удовольствие.

Подойдя к окну, он толкнул раму. Створки широко распахнулись, и в комнату ворвался свежий влажный воздух, пропитанный запахами мокрой земли и листвы.

Ледяные капли дождя обожгли разгоряченное лицо. Вот она – во плоти и крови – реальность окружающего мира, где тьма стремится, но не может до конца растворить в себе силуэты разлапистых деревьев, где хляби небесные обрушиваются на землю и превращают почву в жидкое месиво, где новорожденные потоки, булькая, устремляются вниз по склонам. Наваждение рассеивалось, его словно ножом отрезала прохлада.

– Грэм, холодно, – с ленивым кокетством протянул у него за спиной вкрадчивый голос Деборы.