Червь на осеннем ветру

И правда, странный. И все из-за неожиданных выходок памяти. Калейдоскоп воспоминаний подчинился ему почти без усилий, прошлое оживало в картинах все более ярких… Вот гигантский водопад в горах далеко на запад отсюда. Вода с грохотом обрушивается с высоты, между скал висит пронизанное солнцем облако мелких, как пыль, капель, трава вокруг мокрая, словно после дождя, а Грэм, стоящий под вечной здесь радугой, вдыхает, задрав голову, насыщенный влагой воздух… Плечи оттягивает рюкзак, внизу, в ущелье, клокочет белая от пены река… Если же глубже зайти в скалы, попадаешь в царство густой тени и все затянувшего роскошным зеленым ковром мха. Краски теряли тут свою яркость, оттенки обретали некую таинственность. Водопад остался за спиной у Грэма, перед ним было единственное здесь яркое пятно – мелкие алые ягоды, усыпавшие узловатые ветви приземистого деревца. Под каждым багряным шариком висела хрустальная капелька воды, вобравшая в себя до неузнаваемости уменьшенную и перевернутую картину ущелья. И вот – без всякого перехода – Грэм уже на одном из своих бесчисленных привалов. Поляна в вековом лесу, кроны деревьев тронуты первыми утренними лучами, кофейник дымится на костре, который он разложил в кругу вчерашней золы и пепла…

Это напоминало опьянение. Он совершенно явственно вновь переживал почти забытые мгновенья. Из одной сцены в прошлом он переносился в другую за доли секунды. Лето на берегу широкой реки. Почерневший от солнца Грэм голышом растянулся на раскаленном песке, из которого торчит одинокая былинка. По ней ползет какое-то красное насекомое. Внезапно на спину ему обрушивается холод, и Грэм, словно подброшенный пружиной, оказывается на ногах. Совсем еще юная Дебора ужасно довольна, она смеется, выставляя на обозрение острые зубы и розовое, все в бороздках, небо. При взгляде на ее мокрый хвост Грэму все становится ясно, он со смехом набрасывается на пантеру, тащит ее к реке, а та отчаянно колотит его в грудь мягкими лапами, но вырваться не может – для того, чтобы не выпустить когти, приходится делать над собой усилие, а отсюда и неловкость… Бескрайние степи. Они вдвоем пробираются через высоченные травы. У Деборы тоже рюкзак. Раз уж равенство, так равенство, пусть пантера и почти еще ребенок, пусть ей и не по душе обязанности. Солнце клонится к зеленому горизонту. Легкая синева ложится на траву, скоро можно будет объявить привал и передохнуть перед ужином… Возвращение домой, солнце бьет прямо в лицо, и ступени веранды приходится нащупывать, темнота же за порогом в первый момент почти непроглядна, но дом-то им знаком до последнего закоулка, он пахнет деревом и пылью, вот они вошли, Дебора программирует кухонного робота, сейчас он соорудит гигантский омлет, а Грэм убирает рюкзаки в кладовку, где царит тот самый хаос, в котором можно тут же отыскать все, что понадобится; когда же они пообедали, Дебора спит, но не по-кошачьи, а задрав вверх все четыре лапы – и вот следующий год, Дебора тогда сломала переднюю лапу, Грэм несет ее на руках, примитивная шина больно упирается ему в грудь, а пантера забыла человечью речь, жалобно скулит, но все это уже в прошлом, лапа зажила, мягким осенним вечером они прогуливаются вокруг дома, земля усыпана красноватой, желтой, коричневой, серой листвой, первые бледные звезды выкатываются на все еще светлое небо…

Впервые воспоминания обрушились на него таким стремительным, удержу не знающим потоком, однако неприятного ощущения это не вызывало. Даже наоборот, в головокружительном калейдоскопе видений он находил некое очарование, чувствовал, что может вспоминать еще, и еще, и еще быстрей. Достаточно было подумать о чем-то. Протянув ноги на влажные, тонувшие в темноте доски веранды, он так и сидел на пороге, пока поток воспо…

2

…проснулся. Спиной ощутил мягкую и теплую тяжесть Деборы. Но не вставал. Вставать не хотелось, хотя солнце было уже высоко, его лучи пробивались через пыльные стекла и ложились на пол светлыми прямоугольниками. «Надо бы вымыть окна», – подумал Грэм. Мысль о работе помогала предаваться ничегонеделанию с особенным удовольствием. Что может быть лучше: знать, что есть чем заняться, но и что спешить некуда. Рано или поздно наступит день, когда хозяйственный стих станет неодолимым, и тогда за двенадцать часов ты переделаешь все, что столько времени откладывал, с чердака до веранды приведешь дом в порядок, а вечером, вытянувшись в постели, испытаешь полузабытое наслаждение от того, как ноют натруженные мускулы.