Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

Солнце вставало все выше, становилось жарче. Река Ловать мелела, сквозь прозрачную воду прорастали темные камни, пока окончательно не преградили путь кораблям. Начинались пороги, за которыми водный путь полностью иссякал и до истоков Днепра необходимо было перетаскивать суда волоком. Но Тор все еще благосклонно смотрел на это дерзкое предприятие, и через десяток дней корабли были сняты с бревен и снова подставили свои крутые борта теперь уже днепровской воде. Впереди лежали Гнездово и Киев.

Гнездово встретил их кипучей деятельностью, гулом торга и родной речью. Народ здесь, разбавленный воинственной кровью норманнов, был не робкий и не давал спуска оскорблениям. Истомленная путешествием, а еще больше - ожиданием схватки и поживы, дружина с жадной тоской поглядывала на ювелирные лавки, связки пушнины, рулоны тканей и груды оружия. Волк читал в их глаза желание с воем броситься на все это богатство. Но их ждали Киев и Вытечев. К тому времени короткое лето уже подходило к концу. Предстояло обустроиться на зимовку и на совете ярлов решили выбрать для этого Витахольм - давнее пристанище северных народов недалеко от Киева, где еще в свое время Энгль воздвиг рунный камень в память о своем сыне Торальде.

Осень приносила запахи богатого города, лежащего где-то там, всего в каких-то шести неделях пути от Гарада и Устахольма, но зима не давала никаких шансов добраться до него в этот год. Днепр покрылся льдом, снег укрыл вытащенные на берег лодки. Викинги погрузились в печаль от вынужденного безделья.

Несколько раз за зиму и весну Улаф побывал в Киеве, погостил у старого Энгля, который отказался покинуть могилу сына, и выспрашивал у старика все подробности о его походе в Константинополь. Но Энгль теперь мало чем мог помочь конунгу - он бормотал что-то невнятное и спрашивал у того не видал ли он где Торальда Могучего.

Темными вечерами Волк смотрел в костер и вспоминал сына. Слабая тоска кусала его сердце и возлежала на его душе, отчего становилось не по себе. Слушая саги сказителей, Улаф размышлял о хитрости богов и о бессилии даже самых могучих воинов перед их замыслами. Что заставило Тора опустить свой молот на Торальда и лишить его чести погибнуть у стен неприступного города с мечом в руке, а не с кружкой лечебного пойла под носом? Может быть, и сам Молотобоец не знал ответа? Если кто и знает ответ, то это Один, не пожалевший глаза за свою мудрость! А что отдал бы он, Улаф, за судьбу сына своего? Боги молчали в ответ на его вопросы, а в снах конунга царила беспросветная тьма. Ему казалось - он целую вечность прозябает в чужой стороне, снова и снова спускаясь по рекам к далекой и недостижимой цели, но стоит ему только увидеть вдали величественные стены, мраморные дворцы волшебного города, как время обращается вспять, и он вновь оказывается там, откуда начал свое предприятие.

Как только сошел снег и река съела весь лед корабли были просмолены и спущены на воду. Кровь кипела в жилах от желания схватиться не на жизнь, а на смерть с достойным врагом и многие молили Тора, дабы он послал им скорейшей битвы. Молотобоец оказался не так глух, как об этом стал подумывать Улаф, и на Апьфоре, где лодки вновь пришлось тащить на собственных плечах, на дружину из-за холмов наскочили сотни диких людей, ликом и волосами похожими на скандинавов, но с диким выражением лиц степных кочевников.

Это действительно был дар богов. Печенеги не ожидали столь яростного отпора. Много полегло незадачливых грабителей, привыкших обирать беззащитных купцов. Торин и Хельги, два непобедимых берсерка, вгрызались в толпы диких всадников, рыча как звери, кусая собственные щиты и крупы лошадей, яростно работая громадными мечами, рассекая на части людей и животных, а в проложенные ими просеки шли их товарищи, заканчивая кровавую жатву тех, кому Тор не дал милостиво легкой смерти. Не сразу поняли кочевники на кого они напали, немногие вырвались из схватки, и их еще долго преследовали в степи ужасный рев и стоны умирающих соплеменников. Даже голодные стервятники опасались спуститься на злое поле.

И вот их ноздрей вновь достиг запах моря. Не было в нем холода Балтики, а только жар южного Солнца, но и он показался им родным. Берега растаяли, вода почернела, в ней переливались многочисленные удивительные животные, словно цветы северных русалок. Ветер раздул большие паруса, облегчая работу гребцов, и корабли врезались в морской простор, широкими днищами раздвигая волны, носовыми драконами вглядываясь туда, где за пеленой облаков прятался волшебный град Константинов.

В воздухе раздавался гул, который знающие люди объявили ударами молота Тора - бог бил в ворота Константинополя, ожидая прибытия храбрых воинов.