Черви-Завоеватели

К тому времени большая часть камней на нашей гравийной дорожке была смыта, остались только грязь и колеи. Даже после того, как я перевел трансмиссию на полный привод, шины крутились и проворачивались. Я не думал, что смогу выбраться на главную дорогу, но в конце концов я это сделал.

Вздохнув с облегчением, я начал спускаться по горной дороге к Ренику. Я покрутил радио, надеясь услышать чей-нибудь голос или даже какую-нибудь музыку, но там были только помехи. В течение нескольких недель я задавался вопросом, что происходит, с тех пор как отключилось электричество и телефонные линии. Прошло уже некоторое время с тех пор, как я в последний раз слышал чей-то голос, и мне было одиноко. Я привык бродить по дому и разговаривать сам с собой, просто чтобы облегчить пустоту, и меня тошнило от звука собственного голоса. Даже одно из помешанных ток-шоу, которые, казалось, завладели радио в эти дни, было бы желанным. Вместо этого единственными звуками, составлявшими мне компанию, кроме помех радио, были дождь и дворники на ветровом стекле, которые отбивали устойчивый ритм, пока я вел машину.

Я знал, что если бы Роуз была еще жива, она бы сказала мне, какой я упрямый. Упрямый старик, делающий глупости – и все потому, что пристрастился к табаку. Но вот в чем дело. Когда ты становишься старым, когда становишься пожилым, ты теряешь контроль над всем. Все, что тебя окружает, больше не твое. Твой мир, твое тело, а иногда даже твой разум. Это заставляет тебя упорствовать в том, что ты все еще можешь контролировать.

Может быть, это звучит банально, но большую часть пути мое сердце билось где-то в горле. Во времена до дождя, когда наступала зима и наваливало много снега, мы с Роуз не ездили в Реник. Для людей нашего возраста извилистая однополосная дорога была опасной даже в самых лучших условиях. Но после тридцати дней дождя это был кошмар, хуже, чем самая сильная метель в Западной Вирджинии.

С одной стороны горной дороги раньше не было ничего, кроме кукурузных полей и пастбищ. Другая сторона представляла собой крутой спуск вниз по лесистому горному склону, с единственным стальным ограждением в качестве буфера. Теперь дождь затопил поля и пастбища, смыв не только посевы и траву, но и верхний слой почвы. Потоки коричневой воды стекали с горы, и огромные серые скалы выступали из грязи, как обнаженные кости динозавра. Вырванные с корнем деревья были разбросаны поперек дороги, и мне пришлось ехать по обочинам, чтобы объехать их. Самый большой старый дуб полностью преградил мне путь.

Завернув за угол, я заметил дерево. Я ударил по тормозам, и грузовик, резко развернувшись, заскользил к ограждению. Крича, я вцепился в руль и сделал то, что сделала бы Роуз – отругал себя за то, что был упрямым, глупым, упертым стариком. Грузовик завертелся. Передний бампер врезался в дерево, а задний смял ограждение. Я закрыл глаза, дышал и ждал, когда грузовик опрокинется набок. Мое сердце бешено заколотилось, и я почувствовал укол боли в груди. Это был глупый способ умереть, и я надеялся, что Роуз будет ждать с другой стороны, качая головой, как она обычно делала, чтобы показать, что я сделал глупость. Но я не проломил ограждение и не скатился с горы. Вместо этого грузовик заглох. Я открыл глаза и обнаружил, что смотрю в том направлении, откуда приехал.

Я схватился за грудь, пытаясь взять свое дыхание под контроль. Мои таблетки остались дома. Если бы у меня здесь случился сердечный приступ, рядом не было бы никого, кто мог бы мне помочь. Мне показалось, что я слышу, как Роуз ругает меня сверху.

- Я знаю, - сказал я вслух. – Как ты и сказала, дорогая. Я просто веду себя глупо.

В конце концов, боли в груди исчезли. Я вышел из грузовика, чтобы проверить повреждения, молясь, чтобы у меня не спустило колесо. Повреждения были не так уж плохи, просто несколько вмятин и соскобленная краска. Если бы я ехал чуть быстрее, было бы намного хуже. Я был почти уверен, что грузовик снова заведется, и на самом деле был рад, что у него не было подушек безопасности, так как развернутая подушка сделала бы невозможным возвращение домой. Я был реалистом. В моем возрасте я бы ни за что не смог подняться обратно на гору под дождем. Я был бы мертв, прежде чем проехал бы две мили.

Смерть. В моем возрасте я уже привык к этой мысли. Это было неизбежно. Иногда по утрам я просыпался и удивлялся, что все еще жив. Но когда я вспомнил свою жизнь, мне стало интересно, в чем же все-таки был ее смысл. Стоило ли это того, все радости и душевные страдания? Какой во всем этом был смысл, если это привело только к этому – одинокому старику, тонущему в затопленном мире?