Червивая Луна

Именно из-за этой разрисованной стены дед начал проводить много времени на лужайке перед домом после того, как забрали Лашей. Как будто он ухаживал за белыми розами. А на самом деле он устанавливал систему оповещения, чтобы знать, если кто-нибудь войдет в дом, пока мы с ним сидим в кладовке на Подвальной.

По самому-самому чесноку, там, внизу, было так пустынно, что жуть. Слышно только, как крысы переговариваются. Эти домашние крысы – упрямый народец. Мне всегда было интересно, как это они жиреют, когда мы тощаем.

Пятьдесят девять

Неделю назад я вернулся из школы. Опять я грезил. На этот раз – как наша летающая тарелка приземляется на Фенере. Все равно что собственный кинотеатр в голове. Я смотрел, как Гектор спускается, а фенерианцы ожидают его, улыбаясь. Они все одеты…

Войдя на кухню, я остановился. Деда там не было. Трепать-колотить, где он? Меня захлестнуло ужасом. Ничего не видел, ничего не соображал, голова готова была вот-вот взорваться. Я выбежал во двор, под дождь. Он в огороде. Он непременно в огороде.

Тут я увидел, что дверь в бомбоубежище приоткрыта.

Нет! Только не это. Только не в лаз. Он не стал бы. Не стал бы, правда ведь? Я не мог вздохнуть. Мысли путались. Еще немного, и я развалюсь на кусочки.

И вот тут-то я заметил огромные башмаки, торчащие из сарая.

Шестьдесят

Я помчался обратно в дом. Дед был уже на кухне, стягивал с себя старую шинель. Говорить я не мог, так что просто потащил его к сараю. Там, внутри, этот гребаный лунный человек, дергаясь всем телом, отчаянно пытался снять космическими перчатками огромный запотевший шлем.

Дед сказал:

– У тебя есть дело на огороде.

– А как же…

– А это я сам.

Трепать-колотить. Я принялся копать, изо всех сил показывая, что речь шла об ужине, а не о нашей жизни. Я знал, чем дед занят в сарае. Надо снять шлем с лунного человека. Если этого быстро не сделать, то копать придется не огород, а могилу. Наконец я услышал хруст и чье-то судорожное дыхание.

Немного погодя дед вышел из сарая и прикрыл за собой дверь. Мы вместе пошли на кухню и врубили радио – погромче, чтобы резало уши.

Ступал ли он на серебристый песок ногой,
На новых лунах Родины следы нарушали покой.

Я услышал сквозь рев, как дед прошептал:

– Придется подождать, пока станет совсем темно.

Мы ждали и ждали, и вот ночь проткнула пыльный воздушный шарик солнца.

И тогда мы смогли привести лунного человека на кухню.

Он показался мне огромным, гигантским, неуклюжим. Очень странно было воочию наблюдать лицо, знакомое по плакатам. Вот он, ЭЛД7; только надежда на лунную высадку выжата из его лица. Вместо нее – глубоко въевшиеся морщины. Задорное выражение глаз погасло, где была нагловатая усмешка – перекошенный рот. Мы усадили его в кресло и дали чаю. Он пил осторожно, уголком губ, как будто каждый глоток отдавался в нем болью.

Лунный человек ничего не говорил. Потом он открыл рот. Там не было языка, говорить ему было нечем.

Я догадался, что то же самое сделали и с моей мамой.

Шестьдесят один

Именно в тот день, когда мистер Ганнел убил Малявку Эрика Оуэна, в день, когда ракета полетела к Луне, я и понял окончательно, что мы с дедом никогда не покинем седьмой сектор. В смысле, живыми. Одного телевизора было вполне достаточно, чтобы нас обоих послали на перевоспитание.

Мы подошли к дому и обнаружили вышибленную входную дверь. Зачем – непонятно: мы ее никогда не запирали, так что какой был смысл? Внутри поработали на совесть. Не осталось ничего, что бы не сдвинули или не опрокинули. Я был не столько против того, что все переломано, сколько против самих ломавших. Я посмотрел на деда. Он обнял меня за плечи.

Сначала мы пошли в огород и там спасли, что смогли, а потом убирались в доме при свечах.

Дед так и не снял с окон светомаскировку, так что нас, по крайней мере, никто не видел, но было понятно, что сыщики вернутся. Мы выпили чаю и пошли наверх, в постель. Задули свечку и стали ждать. Прошел час – долгий и голодный. Мне в полусне виделись мясные консервы. У нас бурчало в животах. Только после полуночи мы решились наконец спуститься в подвал, прихватив консервы и хлеб.

Дед сложил крысоловки с добычей за день у лестницы, ведущей в наш дом. Потом мы пошли, можно сказать, в самый дальний угол Подвальной. Тут в нос шибало сильней всего. Поэтому-то собаки кожаного и не смогли унюхать нашего лунного человека. Этот инопланетный гриб все перекрывал своей резкой вонью. Он даже светился в темноте, выглядел почти живым, голодным, пожирающим сырость и тьму подвала, обгладывающим фундаменты до костей.

Мы отодвинули стену. Ох, и рад же я был увидеть лунного человека. Не говоря уж о курах и о радиоприемнике, который мистер Лаш подкрутил так, что мы могли время от времени слушать утешительные слова разных мировых империй зла.

Лунный человек встал и обнял деда. Я отошел собрать яйца, покормить кур и проверить, не забрались ли к нам крысы. Потом я зажег спиртовку и поставил чайник. Мы пили чай и ели хлеб с консервами. Пировали.