Червонные сабли

Ребятишкам так нравился граммофон, что они просили заводить его снова и снова. Потом Барабанов объявил:

- Товарищи селяне, сейчас вы услышите речь товарища Ленина.

Даже дети присмирели и в полной тишине слушали голос Ленина, его слова о том, что такое Советская власть и почему ей нужно помогать. Лица незаможников - сельской бедноты - светились радостью. И только кулаки, лузгая семечки, исподлобья рассматривали рабочих.

В конце Барабанов рассказал, как ездил в Москву делегатом и видел длинные очереди за хлебом. По четверти фунта в день выдают рабочим, а детям и того меньше.

- Вот почему просим вас, товарищи селяне: примите наши скромные дары в обмен на хлеб. Эти косы и топоры мы ковали по ночам, потому что днем надо спускаться в шахту и добывать уголь.

Когда Барабанов закончил свою речь, послышался голос кулака Цыбули, Сенькиного дяди:

- А колючей проволоки у вас, случаем, нема?

- Зачем это?

- Та щоб отгородиться от вас, голодранцы. Ездите тут, последний хлеб у селян забираете.

Беднота зашумела, осуждая выпад кулака. Вожак сельских незаможников дед Карпо взобрался на повозку и крикнул в толпу:

- Тилько родной батько для любимого сына може сделать то, що сделала для нас Советская власть. Я первый отдаю хлеб для братьев рабочих, яки голодают. Смерть мироедам земного шара, о так я скажу!..

Кулачье не унималось, всеми верховодил Цыбуля.

- Селяне, не слухайта деда! Рабочие хлиб не сеют; то хай и не едят. О так я скажу!

- Нам коммуния не потрибна! Забирайте свои лимонатки и геть с села!

Все же беднота одержала верх. Под злобными взглядами кулаков они дружно сносили на площадь все, что могли: жито, кукурузу, подсолнухи. Скоро повозки осели под грузом мешков.

Барабанов радовался.

Горячо помогали рабочим сельские ребятишки. Они расхватали листовки, помчались с ними во все концы. И скоро повсюду запестрели новенькие афишки с Декретом Советской власти об отмене помещичьей собственности на землю.

После полудня стали собираться в обратный путь, но тут налетела буря. Темная туча закрыла полнеба, зарокотал гром, засвистел ветер, и на дорогах взвились к небу столбы пыли, раскачивались тополя, и с них летела листва.

Рабочие продотряда кинулись накрывать подводы с хлебом кожухами, но ветер снова все разметал, и снова люди бросались спасать хлеб, теперь уже общественный, собранный по зернышку.

3

В степи тоже бушевал ураган. Кажется, померк белый свет и некуда было укрыться от хлещущего ливня.

В этот непогожий час к селу Шатохинскому скакали по степному шляху всадники в черкесках, в лохматых папахах, на холеных конях, капризно гарцующих и грызущих удила.

Ветер со свистом налетал на колонну, и кони сбивались с шага. Карабины покачивались за плечами всадников, шашки звякали о стремена. И рвался с древка под порывами ветра флаг темно-красного шелка с нарисованным посередине волком. Это был белогвардейский флаг недоброй памяти генерала Шкуро, чьи головорезы рыскали по земле, ища себе волчьей добычи.

Командовал эскадроном князь Шахназаров. Он ехал на вороном жеребце в голове колонны и кутался в полы чеченской бурки. Рядом с ним, яростно дергая повод, разворачивая коня боком к ветру, крутился молодой офицерик в белой черкеске, с шашкой и кинжалом на поясе. Он вымок до нитки и хлестал плетью коня.

Это был Геннадий Шатохин, сын царского генерала и помещика Шатохина. Еще в восемнадцатом году отец и сын убежали к Деникину, с которым генерал дружил еще с русско-германской войны. Шатохин стал у Деникина начальником штаба большого кавалерийского соединения. На этом посту зимой двадцатого года он благополучно отдал богу душу - замерз в снегах Кубани вместе с казаками и офицерами отборного кавалерийского корпуса.

Сын Геннадий, вчерашний кадет, произведенный в чин подпоручика, находился в то время в Новороссийске, выполняя отцовский наказ: спасти мать и сестру, любой ценой посадить их на пароход, отплывающий в Константинополь.

Остатки войск генерала Деникина, улепетывая от конницы Буденного, давя и топя друг друга, лезли на баржи, пароходы, рыбацкие шаланды, грузили вещи на катера, буксиры, лодки и уплывали: кто за границу, навсегда порывая с родиной, кто в Крым, чтобы продолжать войну с большевиками.

С величайшими трудностями, пользуясь приказом самого Деникина, который тоже спешил отбыть в Турцию, Геннадию удалось выполнить наказ отца. Прощание с матерью было торопливым. Генеральша сняла с себя и повесила на шею сыну фамильный золотой медальон с иконкой божьей матери и словами: «Да воскреснет бог!»

Геннадий стоял на берегу и не махал, как все, платком вслед уходящему пароходу, а держал руку на кинжале, точно давал клятву драться с большевиками до последнего дыхания.

Потом пришло известие о гибели отца. Штабные офицеры, которым удалось спастись в бою под станцией Торговой, привезли саблю убитого генерала Шатохина. Геннадий принял отцовскую шашку и назначил цену расплаты - сто комиссаров и коммунистов за отца. Сто - и ни головой меньше!

Геннадий перебрался в Крым, где собирались недобитые, уже ни во что не верившие белогвардейские полки и эскадроны.