Червоный дьявол

Медленно, шаг за шагом подвигался Ходыка за своим возом. Впереди его на довольно значительном расстоянии двигался первый воз; к неудовольствию своему заметил Ходыка, что погонщик сильно пошатывался, идя рядом со своим возом. В голове его тоже шумело, и досада и ужас наполняли душу. И чего он в шинок зашел? Вот досиделся до такой поры. И сам выпил, и погонщика напоили, а теперь изволь-ка по этим пустырям и развалинам ехать вдвоем, да еще с пьяным… «Ух, — вздрогнул он, завертываясь потуже в кафтан и бросая кругом боязливый взгляд, и в голове его мимо воли поднялись снова все слышанные им ужасы. — Да неужели же летает к войтовой дочке? Ай да войт! Ну, дал бы бог только жениться да прибрать все ее маетки к рукам, а там можно и избавиться. — Ходыка поспешно закрестился под кереей. — В местечко Печеры пешком схожу, богородице двухпудовую свечку поставлю… Только бы доехать благополучно домой! И зачем это он остальных погонщиков отпустил?.. Ну да что уж тут», — махнул рукою Ходыка и, стегнувши лошадей батогом, повернул вслед за первым возом мимо развалин святой Софии и двинулся широкой пустынной улицей прямо к Днепру.

Белой огромной массой поднимались сиротливые развалины… Вот зубчатые стены, в некоторых местах они совсем расселись, и снег завалил их сугробами… Вот въездная башня с подъемным мостом. Моста уже давно нет… Церковь, построенная над воротами, разрушена; в пустые отверстия окон врывается ветер, и злобный стон его носится над развалинами, а сквозь башенный проезд виднеются внутри монастыря разломанные, рассевшиеся развалины огромного храма, унизанные неподвижными черными стаями ворон. «Ух!» — отвернулся в сторону Ходыка, творя торопливо молитву. Направо тянулся длинный и высокий земляной вал, кое-где на нем виднелись ничтожные остатки развалившихся стен. Вдали смутно вырезывались в вечернем полумраке стены и башни Михайловского Златоверхого монастыря. За валами горы круто обрывались вниз, дальше же перед Ходыкою тянулись ровные, занесенные снегом поляны. Темнота наступила быстро. От валов потянулись длинные тени. И вместе с охватывающей местность темнотой ужас обнимал Ходыку все больше и больше. К тому же он отстал на довольно далекое расстояние от первого воза, который уже виднелся перед ним лишь неясным силуэтом. Ходыка то и дело похлестывал лошадь, но уставшее животное едва тянуло тяжелую поклажу и только похрапывало, поводя ушами. И звук этого тяжелого храпа среди безмолвной и безлюдной пустоши нагонял на Ходыку еще больше суеверный, отчаянный страх; шапка начинала тихо шевелиться на его голове… Вот по правую сторону показались какие-то странные развалины. Ходыка вспомнил, как старые люди говорили, что здесь стояли когда-то богатые хоромы, а теперь бродят привиденья, отыскивая забытые клады, и что есть силы погнал лошадь. Несколько раз он окликал погонщика, но на его зов не слышалось никакого ответа, а голос его звучал так дико и хрипло в ночной тишине, что нагонял на Ходыку еще больший ужас. Наконец впереди показались развалины Десятинной церкви с чернеющим разломанным куполом и колокольней. Облегченный, радостный вздох вырвался из груди Ходыки. Тут недалеко уже и до мытницы, да вот мелькнули и огоньки. Ах! Человеческим жильем потянуло! Ходыка расправил спину и плечи и бодрее зашагал вперед. Теперь только спуститься с горы — и город. «Господи, довези, только довези! Трехпудовой свечи не пожалею», — заключил вслух Ходыка, круто поворачивая и останавливая у мытницы лошадь.

Когда мыто было уже заплачено и скрипучие ворота заставы закрылись за возами, Ходыка стоял некоторое время неподвижно, не решаясь двигаться вперед. Перед ними развернулась глубокая пропасть, окруженная с правой стороны горами, а с левой — сбегающей вниз рощей. Крутой, плохо уезженный спуск вел вниз и терялся в наступающей темноте. Пропустив последних путников, ворота мытницы замкнулись, огни погасли в окнах, и густые сумерки охватили Ходыку со всех сторон. Он бросил взгляд на свои высоко нагруженные возы, и досада, и сомнение зашевелились в его сердце. «Эх, лучше уж было на этот раз разложить товары хоть на три воза: дорога крута и размыта… темно… не ровен час… — Ходыка с ужасом оглянулся, боясь заметить где-нибудь красный плащ. — Ну, с богом, однако», — перекрестился он, прерывая свои размышления, и обратился к погонщику:

— Ну, Иване, прежде всего выйми там под возом привязанные веревки, надо возы загальмовать.

— Загальмовать… так и за… галь… мовать, — ответил тот заплетающимся языком, наклоняясь всем туловищем вперед. — Под возом веревка… ну и под возом… а мне что, хоть бы и на возе… Я что? Я — сторона.

Но Ходыка, видя, что погонщик употребляет всевозможные старания, чтобы наклониться, но, несмотря на это, только беспомощно покачивается всем своим туловищем вперед, остановил его:

— Постой, Иване, я сам… Ты только лошадь подержи, чтоб не тронулась.