Чёс (сборник)

– Мы не в церкви, – пробормотал Алан и поднял трубку. Звонила Пинар, жена Тони. Алан бегло объяснил ей, что группу часами не выпускали на сцену, играть закончили почти в полночь, Тони страшно устал, и заснул прямо в машине, и позвонит с утра, а пока просит передать ей и детям большой привет.

– Я всегда знал, что ты в душе бухгалтер, – бросил он, пихая телефон в карман и поднимаясь. Судя по всему, он придумывал эту фразу во время разговора с Пинар.

– Погоди, не уходи, – остановил его Эдди. – Спорим на виски, что она сейчас перезвонит мне. Три… два… один…

Ровно на “ноль” у него зазвонил телефон. Алан при всей своей трагической мине не сдержал ухмылки.

– Да, Пинар. Нет, он спит. Мы все жутко устали. Зато концерт прошел на ура. У нас тут появилась одна песня, – на этих словах Эдди мельком взглянул на Алана, – которая всем очень нравится. Приедем, услышишь. Давай. Спокойной ночи.

– Так кто кому должен виски? – спросил Алан, оттаивая.

– Тони. Всем нам. Пожизненно, – Эдди набрал в грудь воздуха. – Алан, смотри, вот что я пытаюсь сказать. Я понимаю, что Слава очень важный для тебя человек. Мы все это понимаем и уважаем. Но ваши отношения не касаются группы. Это как с женщинами. Например, с Пинар. Считай, что Слава – твоя Пинар. Хотя нет, звонишь ему все время ты, так что это ты его Пинар, наверное.

– А вот это, – почти закричал Алан, вскакивая на ноги, – реально выходит за рамки! Особенно от тебя!

Все одиннадцать человек за барной стойкой встрепенулись враз, как грачи на телефонном проводе.

– Почему? – растерялся Эдди. – Брету ты позволяешь шутить гораздо жестче.

– Потому что Брет никто и ничто, – отрезал Алан. – Брет – голимый сеш. Сеш он и есть сеш. Пустая оболочка. Я его вышвырну из группы, как только мне это станет удобно. С Тони тоже все понятно. Тони – хер на ножках, в человека он уже не превратится. Знаешь, что мне сказал Слава в первый же день? “Не трать эмоции на людей, которых не существует”. Самая полезная вещь, которую я в своей жизни слышал! А вы еще удивлялись, почему у меня характер улучшился. Почему я могу наконец без зависти говорить о Grizzly Bear. Вот почему! Потому что их в моей жизни не су-ще-ству-ет. И Брета. И Тони. А ты, сука, существуешь, как бы меня это ни бесило.

– Господи, – обалдело протянул Эдди. – Я думал, у вас буддизм и вселенская любовь, а тут какая-то смесь Айн Рэнд с сайентологией. Алан, ну ты же… Ах, да ладно, хватит.

– Действительно хватит, – сказал Алан, встал, жестом сеятеля бросил на столик три двадцатки и все-таки ушел.

* * *

Два часа спустя Эдди сидел на своей кровати, слушал храп Брета и думал о Детройте. До конца турне оставалось два концерта – детройтский “Мэджик стик”, на разогреве у Вика Фиоретти и кульминационный опен-эйр у Зала славы рок-н-ролла в Кливленде. По логике вещей, стоило больше беспокоиться насчет Кливленда, но “Мэджик стик” волновал Эдди сильнее. Эдди не боялся ни пустого зала, ни враждебной толпы; фанаты Фиоретти, прошедшего пик славы лет пять назад фолк-рокера, были существами исключительно травоядными. Он страшился присутствия в зале одного конкретного человека – Экс.

Экс жила в Энн-Арборе, в двадцати с лишним милях от Детройта. Вся группа ее так и называла – The Ex или, в крайнем случае, Eddie’s Ex. Хотя у нее, конечно, было имя – Сандра, Сандра, Сандра. Они встречались почти год, но, называя ее так даже в мыслях, Эдди тут же переносился в первую ночь их знакомства. Поцелуй на кухне. Волосы на подушке. И его собственный бег домой через весь кампус с клубами сверкающего пара на выдохе и свернувшимся в голове эмбрионом “Мантры смирения”.

На следующее утро он, как обещал, разыскал Сандру в Сети и пригласил в “Кафе Амира”. Официальной версией было извинение за полночный уход; в своем чувстве вины Эдди удалось убедить даже себя. На самом деле, как он понял многим позже, его раздражало совсем другое – что в их первую ночь вся инициатива, с начала и до конца, принадлежала ей.

Эта новая гегемония Эдди длилась минут десять. Как только Сандра в растянутом до колен свитере и с холщовой торбой через плечо возникла у его столика, сдула со своих шведских веснушек пшеничную прядь и сказала: “Пошли”, Эдди даже не спросил куда. Он просто встал и пошел.

Она действительно оказалась шведкой, с мичиганского Верхнего полуострова – места, где под сполохами северного сияния обитали в страннейшей гармонии скандинавы, чьи “йа-а” тянулись, как главный экспорт этих краев соленая ириска, и будущие фанаты “Гритц Карлтон” на ржавых пикапах с флагом Конфедерации. У нее были абсолютно бергмановского толка родители (мать, кажется, звали Карин, если вообще не Гедда), которых Сандра, как положено, страшилась и стеснялась в равной степени. До представления жениха дело не дошло, но после каждого их приезда Сандра бросалась в постель с особенным угрюмым пылом, так что Эдди был им заочно благодарен.