Чешская рапсодия

— Они все здесь с мужьями?

— Да, это красноармейки.

— А ты, Рая, счастлива здесь?

Раиса удивленно поглядела на нее, но быстрые искорки в ее библейских глазах ничего не объяснили Зине.

Раиса, обняв Зину, замедлила шаг, обдумывая, как точнее ответить.

— Понимаешь, как посмотреть... По-человечески я счастлива, потому что выбрала правильный путь, а это для меня много значит. Но как женщина я не очень счастлива. Хотя от Марека я бы не ушла, поверь. И еще, у меня здесь друзья, которых в другом месте я вряд ли нашла бы, — твой Матвей, Ян Пулпан, носатый Аршин, рыжий Шама, певун Лагош. Я их так знаю, что могла бы без колебаний выйти замуж за любого, если бы не любила Марека!

Рая рассмеялась — удивление Зины ее развеселило.

— Ну, а как другие?

Раиса пожала плечами, на лицо ее легла тень.

— В нашем полку осталось десять женщин из тех, что пошли с нами в Тамбове, но с чехами живут только четыре. Одни погибли, другие попались в плен к белоказакам, и больше мы их не видели, кроме Вали. Ее мы нашли на другой день после того, как ее схватили белые. А нашли мы ее в избе их капитана — голую, привязанную к скамье. Капитан-то успел бежать, но перед этим пристрелил Валю. Не удалось белым сделать из нее подстилку... Со мною им бы это тоже не удалось, только я убила бы себя раньше, чем они дотронулись бы до меня... — Раиса подняла глаза и сурово добавила: — Есть у меня причина не попадаться белогвардейцам в руки...

У Зины вдруг перехватило дыхание. Раиса прижала ее к себе и улыбнулась.

— Не знаю, как относился к тебе твой муж и как относится Матвей, но, наверно, разница между ними есть. С первым ты жила в мирные годы, а с другим живешь во время войны. Наше счастье в мирные дни не такое, как сегодня, и не такое, каким мы его представляли себе в девичестве. С Мареком я счастливее всех женщин на свете, но, когда мы с ним рядом идем в атаку, стреляя в противника, мне трудно подавить в себе ужас от одной только мысли о том, что будет, если он погибнет. Не умею я жить одна. Ведь и первый мой муж погиб на моих глазах, и я до сих пор не могу его забыть... Понимаешь меня, Зиночка? У тебя есть дети?

— Мальчик и девочка. Мотя их любит.

Раиса сжала губы так, что они побелели. Над бровями у ней прорезалась морщина. Она неотрывно смотрела на дорогу, каблуки ее тяжелых сапог громко стучали о замерзшую землю.

Вокруг батальонной кухни поднялось какое-то движение. Подходили красноармейцы с котелками, окликали Раису. Один, в шинели до пят, преградил им дорогу, веселыми глазами буравя Зину, а глаза у него были как ясное небо.

— Это твоя сестра? А нам как раз не хватает пары женских рук, особенно если эта женщина хохотунья, как Валя.

— Поздно хватился, это жена товарища Конядры, — осадила его Раиса.

Боец протяжно свистнул, пожал Зине руку и быстро убрался. Раиса невесело усмехнулась:

— Видала, женские руки ему нужны — обниматься... Для этого не нужно большого сердца. Но осуждать я его за это не могу. Все мы цепляемся за жизнь, потому что не знаем своего часа. Этому хорошо было с Валей, и теперь он понял, что значит быть одному в этой братоубийственной войне. Не пожелала бы я тебе видеть, как он теперь хладнокровно убивает белогвардейцев... После Валиной гибели он пленных не берет. Жена ему нужна — родной человек...

— Он тоже чех?

— Нет, латыш.

Зина разглядывала Раису со стороны — ее гордый профиль будто вырезан из грушевого дерева. Гимнастерку она переделала по своему размеру, брюки более тонкого сукна вправила в солдатские сапоги. Зине, одетой в юбку и короткий, отороченный белым барашком полушубок, казалось, будто она в чем-то виновата перед Раисой.

Некоторые красноармейки здоровались с Раисой. У них было много общего — домашний очаг им заменяла винтовка... Зина взяла винтовку в руки — тяжела даже на плече, но жизнь солдата, конечно, еще тяжелее. И несут они эту тяжесть уверенно, просто как ведро воды из колодца.

Навстречу им попались молодые казачки, закутанные в шерстяные платки, с корзинами, прикрытыми суровым полотном.

— Продают бойцам овощи со своих огородов. Вижу их здесь каждую субботу, — холодно сказала Раиса.

Зина опечалилась. Эти женщины, верно, будут здесь ночевать. И что же унесут они с собой? Их жизнь тоже тяжела. Одинокие они — невыносимо им дома с их печалью... Она сама познала эту обжигающую тоску, пока не появился в Усть-Каменной Матей. Ей вдруг страстно захотелось увидеть его сейчас же, сию минуту, и она сказала об этом Раисе. Та понимающе улыбнулась, лицо ее похорошело от нежности.

— Зиночка, дорогая, так иди скорее к нему! — ответила она. — А я-то, глупая, задерживаю тебя пустыми разговорами! Но ты не обижайся, мне было хорошо с тобой. Я ведь тоже из станицы, только отец мой был всего лишь бедным евреем-сапожником... В прошлом году казаки повесили его... А ты сейчас такая... какой я была когда-то. Я тоже ходила в юбочке, в полушубке, была влюблена... Ах, может быть, когда-нибудь и я оденусь так... когда мы установим свой порядок...