Чешская рапсодия

Он смел снег, покрывавший сено. Верхний слой его был мокрым, но Качер разгреб его, добрался до сухого. Была бы в порядке правая нога — сунул бы просто гранату в стог, а так не успеет отбежать... Первая спичка погасла на ветру, вторая тоже. Он почувствовал, как внутри него все конвульсивно сжалось и пот заливает лицо. Ярда извел несколько спичек, прежде чем загорелся пучок сухого сена. Осторожно засунул его в сделанное углубление и стал ждать, чтоб занялось сено вокруг. Наконец-то! Качер несказанно обрадовался. «Молодец Ярда, — пробормотал он себе под нос и, улыбаясь, пополз обратно ко рву. — И вовсе не нужно самому сгореть...» Тут что-то дважды треснуло и зашипело: над красноармейской цепью взлетели ракеты. Каскады зеленых искр рассыпались в темном небе и медленно начали опускаться на землю. В тот же момент по полю раскатилось громовое «ура» и красноармейцы двинулись вперед. Где-то у Юловки испуганно заржал конь. Залаяли белогвардейские пулеметы.

«А за стогом, верно, тоже пулемет», — подумал Ярда. Он так и видел этот «максим», приземистый, на низкой разноге, и два человека приникли к нему — один жмет на спуск, другой подает ленту... Ярда глубоко вздохнул. Мысли путались. Вот из стога вырвались первые языки пламени. Снег тотчас поглотил их, но огонь не сдавался. Так, дело сделано, но ведь там, за стогом, белые... А граната-то на что? Порой и одна граната многого стоит...

Цепь красноармейцев была уже близко. Не дам я, ребята, чтоб вам стреляли в спину! Ярда вытащил гранату и обошел стог. Белогвардейцы, засевшие позади него, и не заметили еще, что их великолепное укрытие горит, даже дыма еще не почуяли. Ждали своей минуты... Пулемет стоял с краю, и двое приникли к нему, точно так, как это представлялось Ярде. Он сдернул кольцо, швырнул гранату в пулемет и всем телом вжался в снег. Пулемет успел выпустить короткую очередь, но тут об его щиток грохнулась граната Ярды. Взрыв — и вместе с клочьями человеческих тел в воздух взлетели куски железа. Ярда еще плотнее прижался к снегу: снег приятно холодил... В горле что-то странно хрипело, но радостная дрожь била Ярду.

Везде, вдоль всей цепи, трещат выстрелы. Как побежит мимо Лойзик, пойду с ним, всплыла мысль. Да, милый Кулда, и ты, Кавка, будущий мастер, фальшивая рожа, видели бы вы то, что было сейчас, признали бы — вот чистая работа солдата революции! Ярда усмехнулся: эк я расхвастался!

Между тем огонь уже высоко стоял над стогом, освещая почти всю равнину. Ярда приподнялся и пополз прочь. Его трудно было отличить от комьев снега, покрытых пеплом. На колокольне ярыженской церкви ударили в набат. «А, отходную себе звоните!» — злорадно подумал Ярда. И вдруг почувствовал, что не может двигаться дальше, — свинцовая усталость придавила его, снег уже не освежал. Пробегали мимо люди в остроконечных буденовках... Наши! Бартак, Лойза, Марек, Раиса... Теперь он видит их, как днем... Услышал еще: «Ура! Ура!»

В ту ночь красные так и не взяли Ярыженскую: в садах, огородах, на окраинных улочках они наткнулись на белогвардейские окопы. Пушки плевались картечью. Пришлось вернуться в Зубриловский. Лойза подобрал на поле тело Ярды Качера и сам выкопал ему могилу на кладбище. Потом он разыскал Тоника Ганоусека и попросил его сделать деревянную дощечку с выжженной надписью: «Здесь лежит красноармеец-чех Ярослав Качер, герой большевистской революции». Под надписью Тоник красной краской нарисовал пятиконечную звезду. Потом он прибил дощечку к дубовому колу и глубоко вкопал его в мерзлую землю.

В ту пору Ганоусек сделал много таких дощечек, чтоб и другим погибшим чехам не обидно было…

* * *

Разведка подтверждала, что Краснову необходима крупная победа, чтобы он мог на предстоящем в Новочеркасске круге Войска Донского доказать, что именно он-то и есть самый подходящий атаман.

Киквидзе бросил в бой все свои силы, решив использовать для наступления ясную зимнюю ночь. Командирам полков и батальонов он отдал приказ взломать оборону белых на окраине Ярыженской способом, какой они сами изберут. Вацлав Сыхра вел пехоту, Кнышев с Во-лонским — кавалерию. Киквидзе, окруженный связными из кавалеристов Конядры, стоял недалеко от артиллеристов Борейко, а чтобы лучше видеть, приказал зажечь еще несколько стогов сена.

У ворот большой усадьбы, у дороги, перед самой Ярыженской, погиб комиссар дивизии Натан Федорович Кнышев, Осколок вражеской гранаты поразил его в тот момент, когда он пестрым носовым платком обтирал заиндевевшую бороду. Кнышев пал с коня, как скошенный. Подбежал фельдшер, но комиссар уже кончался. Он хотел что-то сказать — голос его потонул в грохоте боя.

У Киквидзе навернулись слезы, когда связной принес ему эту весть, и он громко вскрикнул. Борейко с Вайнертом подбежали, но ни одного слова не поняли: Киквидзе выкрикивал грузинские проклятия.