Чешская рапсодия

— Привет вашей дочери, мать, — воскликнул Аршин и вернулся к Барборе. Тот стоял за углом — жевал кусок хлеба, полученный на дорогу. Ганза насупил брови, но глаза его смеялись. Хороший парень Власта, больше того — надежный товарищ: боялся за меня...

Они пришпорили коней. А Бартак ждал их с нетерпением. Увидев, что Ганза на скаку машет ему рукой, он поехал навстречу.

В темнеющем небе появилась первая звезда. Барбора с Ганзой, ехавшие впереди, увидели вскоре темные силуэты вагонов. Барбора рванулся вперед. Действительно, это были эшелоны шестнадцатой дивизии. Бойцы третьего Рабоче-крестьянского полка стояли около теплушек, толкуя о разгроме чехословаков. Барбору и Ганзу они приняли за связных и потому не обратили на них внимания. Только когда подоспел Бартак со своими конниками и тачанкой Лагоша, к ним вышел командир полка Серегин и его заместитель. Бартак послал Долину с двадцатью бойцами к Киквидзе в Алексиково. Командиры увели Бартака в свой вагон, где он им рассказал все по порядку.

На следующий день к полудню прибыли чехословаки во главе с начдивом. Киквидзе прошел в свой вагон, долго мылся, чистил одежду. Проверив, заряжен ли пистолет, он приказал Бартаку созвать командиров всех трех полков. Они явились, нерешительные, с трудом поднялись по ступенькам в вагон. Киквидзе, выпрямившись, стоял у столика. Лицо ледяное, усы блестели угольным блеском. Рядом с ним стоял комиссар второго полка Натан Кнышев, суровый, как прокурор.

— Где Володин и Звонарев? — заговорил начдив, когда двери закрылись.

— Пали под Урюпинской, — сказал Кошелев. — Убиты оба комиссара и заместитель Володина. Мне сообщили, что погибли и вы, и товарищ Кнышев, и товарищ Книжек.

— Трусы вы, оставили полк в беде, — отрезал Киквидзе и обратился к командиру третьего стрелкового полка: — Как случилось, товарищ Серегин, что вы поддались панике и увели эшелон из Алексикова?

Серегин, с неподвижным лицом, ладонью стер пот со лба и ответил:

— Кошелев не все сказал, товарищ начдив. Мне он сообщил, что чехи перебиты и взяты в плен и что казаков не меньше бригады. Я хотел сохранить хотя бы то, что осталось в эшелоне, пока казаки не бросились на нас.

— А верный Борейко остался в Алексикове! — вскричал Киквидзе.

— Товарищ Борейко отказался ехать с нами, потому что его лошади больны сапом.

— Трусы вы! Кошелев и Булкин, предаю вас военно-полевому суду. Вас, Серегин, лишаю звания командира полка, пойдете в роту рядовым. Кошелев и Булкин, сдайте оружие. Товарищ Бартак, уведите арестованных.

Киквидзе попросил оставить его одного и, когда все вышли, свалился на диван и в ту же минуту уснул. Он проспал до следующего утра.

Суд над Кошелевым и Булкиным состоялся перед всеми полками. Приговор — расстрел. Часом позже приговор был приведен в исполнение. Дивизия возвратилась в Алексиково. В наказание Киквидзе отправил в Филоново оба кавалерийских полка и пехотный Рабоче-крестьянский, вызвав туда же поворинские части и штаб дивизии. Чехословацкий полк остался в Алексикове.

* * *

«Челябинцев», Кавку, Качера и Кулду на ротных перекличках вызывали подряд. В Тамбове вместе с двадцатью другими добровольцами из разгромленной легионерской роты Конядры они были зачислены в первую роту батальона Сыхры. Несколько добровольцев погибло еще у ветряной мельницы, другие — во время тамбовского белого мятежа, но Кавка, Качер и Кулда вышли из всех передряг невредимыми. Держались они как-то в стороне, словно чувствовали себя виноватыми за то, что сами еще живы. В тихих беседах они все толковали о том, чего это они пошли в Красную Армию за прапорщиком Конядрой? Ведь принять такое решение — это не то что сходить на танцульку в соседнее село. Кавка и Кулда долго противились этому, и только смерть Ланкаша под колесами паровоза изменила ход их мысли. И еще — уговоры Ярды Качера.

— Я в Легию не вернусь, — повторял он, — и если вы оставите меня одного, какие же вы после этого друзья!

— Каждый сам хозяин своей судьбы, — возражал Богуслав Кавка.

— Хозяин? — И Качер мрачно ухмыльнулся. — Разве что виновник! Своими силами не накопишь и кучки серебра.

Кавка посмотрел на него удивленно.