Чешские юмористические повести

Я превратился в пани Жадакову и стал думать о себе как о женщине.

— Случай мой исключительно тяжелый. Ну что я, слабая женщина, могу? Можно, конечно, завести любовника. Я давно об этом думала. Весь город знает, что у меня за муж! А кому известна история нашего брака, для того не секрет, что Жадака я никогда не любила, я горько плакала и умоляла не выдавать меня за него. Но родители настояли. Отомар готов был хоть каждый день бегать ко мне в Драсовку. А потом, он ведь все переписал на меня. Гмм! Любовника? Сейчас? Наверное, уже поздно вешать себе на шею мужчину! Да и было бы кого! Разве здесь кто-нибудь достоин меня? Вот если бы приехал боярин Тоцилеску, которому я позволила пару раз поцеловать себя на корабле, во время северного сияния… Обещал написать, но так и не написал. Все вы одинаковы. Потешитесь — и прощай, Мери! Но было очень хорошо! Теперь-то я уже не такая доверчивая. И если бы он хотел меня увезти, я бы заставила его сначала переписать на мое имя поместье в Румынии, особняк в Бухаресте и все пять домов. Но только как же тогда дети-бедняжки? Отомару я их не отдам. Я бы сражалась за них как львица.

Когда подали кубики турецкого меда в красивых серебряных обертках, да еще изюм и орехи в придачу, я воскликнул:

— А-а! Mendiants! [75] Нищие! — и перед моими глазами встал парижский ресторанчик на бульваре Эдгара Кине.

Я с удовольствием ел изюм. Миндаль аппетитно хрустел на зубах. А два кубика турецкого меда с изображениями томных восточных красавиц на обертках мне удалось незаметно смахнуть в карман.

— Разве нам здесь с вами плохо? — спросила пани Мери, когда под влиянием чарующей атмосферы интимного ужина вдвоем рассказала мне печальную повесть о своих страданиях в первые годы замужества.

— Божественно! — ответил я, не преувеличивая, ибо несмотря на отвратительное меню, пребывал в прекраснейшем настроении.

Теперь я принялся анализировать ее сложное положение, советуя поискать выход в себе самой, ибо все зависит от точки зрения, от того, как посмотреть на жизнь.

— …это трудно только на первый взгляд, милая моя пани! Попытайтесь взглянуть на свой брак со стороны, будто вас это не касается, будто вы наблюдаете эту жизненную ситуацию из какой-нибудь далекой башни или с высокой смотровой площадки на горе. И вы увидите, что станете душевно неуязвимой, спокойной, вы обретете душевное равновесие, широту взгляда, и все неприятное уже не станет так мучительно задевать вас. Конечно, здесь есть и оборотная сторона. Ведь и радости пройдут стороной, все положительное и светлое тоже минует вас, не задев. Кто ничего не принимает близко к сердцу, тот неспособен и радоваться от души.

— Надо попробовать! — задумчиво сказала дама, погрузившись в поток моих речей, приятно ласкающих ее слух.

— Постарайтесь быть выше того, что вас окружает, выше всей этой мучительной обстановки в доме и ваших тяжких обязанностей, постарайтесь быть выше вашего супруга, которого я сегодня узнал как выдающегося ученого и мыслителя. Он уже давно созрел для университета.

— Как вы сказали? — строго взглянула она на меня, будто обрадовавшись, что может поймать меня на слове и разорвать путы красноречия, которыми я, пусть на время, но все же связал ее.

— Да, да, его место в университете, на кафедре философии права.

— Я бы сказала вам, где его место, да не хочу,— произнесла она очень холодно и стала собирать со стола.— Да и что это даст? Сколько бы он получал? Что бы я от этого имела? Он и так запустил контору! Университета еще не хватало! Нет! Не позволю!

Поздно было исправлять оплошность, допущенную мной,— я слишком высоко оценил ее супруга и поставил под угрозу его накопительскую функцию. «Надо попытаться что-то сделать,— подумал я.— Расположение женщины можно вернуть, если дать пищу ее фантазии, возвысить ее в ее собственных глазах, признать в ней необыкновенные достоинства».

— Но мы говорим о вас, сударыня! — опять начал я разговор.— Расправьте крылья своей исключительно возвышенной души, взмахните ими, попытайтесь взлететь в облака и взглянуть на этот город с высоты птичьего полета. Какими смешными и жалкими покажутся вам все провинциальные свары и сплетни, которые жалят вас как осы, потому что вы слишком близко все принимаете к сердцу.

— Я всегда говорю правду в глаза, и все они ополчились на меня, особенно этот Яндасек.

— А кто это, сударыня?

— Да здешний мельник.

— За что же, собственно?

— Он говорит, что бойни должны стоять на его земле, а я говорю, что казарма и бойни будут стоять на моей. И это так же верно, как то, что я Жадакова.

Я постарался вернуть разволновавшуюся даму на прежнюю колею.

— Я должен вам сказать, сударыня, что боль терзает человека всегда в каком-нибудь одном месте. Если же таких мест несколько, то страдания как бы рассеиваются, распределяясь равномерно. Поэтому надо уметь рассеиваться! А кроме того, даже в самых отчаянных ситуациях, когда вам угрожает самое страшное, нельзя терять надежду. Скоро наступит весна, и почему бы вам не провести ее с детьми на солнечной Ривьере в Италии, в обществе всяких интересных, культурных людей.